Баанес — трус, так Марк перевел эти слова для себя. Римлянин не слишком хорошо знал Баанеса, но намеки Севастократора казались ему необоснованными. Трибун припомнил долгую ревность Туризина к товарищу брата, и для него все стало намного яснее. Нефон Комнос, хорошо знавший обоих Гаврасов, сразу же все понял, едва Туризин раскрыл рот. И, разумеется, это было ясно Маврикиосу. Он сердито буркнул:
— Если бы вместо него там были Комнос и Багратони, ты тоже призывал бы к терпению?
— Нет, — сразу же отозвался его брат. — А если бы наш добрый друг Ортайяс был там… (он не скрывал, что терпеть его не может)… ты бы тоже бросился спасать его с таким жаром, да?
Маврикиос стиснул зубы.
— Ты бьешь ниже пояса, Туризин, и хорошо знаешь это.
— Так ли? Посмотрим…
Севастократор задал каморам Ономагулоса несколько вопросов, и из ответов стало ясно, что положение видессианских частей, остановленных возле Марагхи, и в самом деле не столь уж тяжело. Однако этот допрос напоминал Марку работу хорошего адвоката, который умеет вытянуть из свидетелей только те факты, которые ему нужны. Туризин одержал легкую победу, посеяв в совете достаточно сомнений, и в конце концов решение было отложено.
— Свары, — коротко сказал Гай Филипп, когда они с трибуном шли в римский лагерь. Он вложил а это простое слово столько чувства, что оно прозвучало грязнее любого ругательства.
— Ты говоришь так, как будто римляне застрахованы от этого, — ответил трибун. — Вспомни, когда Сулла и Гай Флавий воевали с Митридатом — много ли внимания они уделяли планам друг друга? А когда они наконец объединили свои силы, к Сулле перешло столько солдат Флавия, что тот покончил с собой от такого позора.
— И правильно сделал, скажу я тебе, — тут же отозвался Гай Филипп. — Он, мерзавец, призывал к бунту против своего командира! Он хотел захватить власть над армией, свинья! Он… — Центурион остановился и скроил гримасу, полную отвращения. — Хорошо, ты прав, я понимаю, что ты имел в виду. Но наше положение мне все-таки не нравится.
— Я же не говорю, что мне оно нравится.
* * *
Следующее утро прошло в ожидании, а вся армия, находившаяся в Клиате, мучилась сомнениями — сумел ли Баанес Ономагулос вырваться из ловушки, подстроенной Каздом… если только эта ловушка существовала.
Около полудня Скавр получил приказ явиться на второй военный совет.
На этот раз гонец Ономагулоса был не камором, а видессианским офицером среднего ранга. Его изможденное лицо было в язвах от солнечных ожогов.
Маврикиос представил его командирам как Сизиноса Музеле, а затем дал ему слово.
— Я думал, что все наши разведчики схвачены и не достигли цели, — сказал он между двумя глотками вина; как и Артапан, он жестоко страдал от жажды: к концу опасного путешествия у него не осталось ни глотка воды. — Но когда я добрался сюда, я узнал, что оба камора прибыли в город за день до меня. Почему вы не идете к нам? — требовательно спросил он. — Ведь вам все известно! Мы все еще удерживаем маленькую долину, отбивая все атаки каздов, но как долго мы сумеем продержаться? Ручей, протекающий там, становится грязной лужей. У нас почти нет воды и совсем немного продовольствия. А эти варвары — они такие сытые, как саранча в ржаном поле. И я никогда не видел столько каздов в одном месте. Мы, наверно, смогли бы разорвать кольцо, но они не дадут нам уйти далеко и просто растерзают нас на части. Во имя Фоса, братья, без вашей помощи мы погибнем — и погибнем ни за что.
Пока Музеле говорил, Маврикиос неподвижно смотрел на Туризина. Однако о том, что из-за подозрительности Туризина армия потеряла целый день, он ничего не сказал. Что ж, подумал Марк, это, пожалуй, выглядит многообещающе. Перед лицом настоящего кризиса притворное недовольство братьев друг другом отошло в сторону.
Туризин начал первым.
— Есть ли здесь кто-нибудь, кто думает, что мы не должны выступать? Признаюсь, что вчера я был не прав. С вашей помощью и с помощью наших солдат мы, вероятно, сможем исправить эту ошибку.
После рассказа Сизиноса офицеры почти не спорили друг с другом.
Единственным вопросом было — как скоро сможет выступить армия.
— Не волнуйся, Сизинос, мы спасем твоих ребят! — крикнул капитан видессианских солдат. Но Сизинос не ответил: он заснул там, где сидел; донесение было доставлено, и ничто больше не удерживало его от сна.
Глава 13
В этот полдень Клиат напоминал растревоженный муравейник. Чтобы ускорить подготовку к походу, Маврикиос обещал золотую монету каждому солдату того отряда, который выступит первым. Солдаты быстро сновали взад-вперед, вытаскивая своих товарищей из таверн и домов веселья. Звучали тысячи поспешных прощаний: Император не имел ни малейшего желания отягощать армию маркитантами, женщинами и детьми. Никто не жаловался. Если они потерпят поражение, близким лучше оставаться в безопасности, в Клиате, нежели в полевом лагере, во власти жестокого врага.
Хелвис была сестрой воина и вдовой воина. Она не раз посылала в битвы любимых и знала, что не стоит обременять Скавра своими слезами. Она сказала лишь одно:
— Пусть Фос сделает так, чтобы мы встретились снова.
— Привези мне голову казда, папа, — сказал Мальрик.
— Да ты, дружок, кровожаден, — сказал Марк, обнимая сына Хелвис. — А что ты будешь с ней делать?
— Я ее сожгу, — объявил мальчик. — Они хуже, чем еретики-видессиане, так говорит мама. Сжечь их всех!
Трибун изучающе взглянул на Хелвис.
— Я не скажу, что она не права. Однако для меня будет достаточно, если я привезу назад свою голову.
Приз Императора выиграли римляне, в чем Марк и не сомневался. Для легионеров не так страшно было воевать с Каздом, как сносить недовольство Гая Филиппа, который не простил бы им поражения в этом соревновании.
Большая часть армии не намного отстала от них. Всех подогревало желание спасти от каздов своих братьев. К изумлению трибуна, ворота Клиата широко распахнулись за час до заката, и до наступления темноты последний солдат вышел из города.
Первые ночные часы Маврикиос очень торопился. Бесконечный топот тысяч сапог, стук металлических подков, скрип сотен телег, везущих вооружение, амуницию и провиант, был настолько монотонным, что уши отказывались слушать. В этом гуле выделялись только проклятия и звук падения тел — кто-то по неосмотрительности оступался в темноте. Так прерывистый пульс привлекает внимание, в то время как ровный остается незамеченным. На Марка произвела большое впечатление скорость, с которой в темноте по незнакомой местности двигалась армия.
— Ты уже забыл, что это такое — армия, готовая к бою, — сказал Гай Филипп. — Однако надеюсь, что Маврикиос не вымотает нас слишком быстрым переходом.
— Ох, боги этого не допустят! — вмешался Виридовикс. — Я уже сейчас устал больше, чем за весь поход.
