— Спаси всех нас! — нестройным хором подхватили остальные вельможи.
— Высокочтимые и досточтимые нобли! — ответил старший Маниакис. — Если вы надеетесь, что я немедля поднимусь на борт вашего корабля, чтобы поспешить в Видесс, боюсь, вас ждет разочарование. Но не стану отрицать: вы предоставили мне достаточно пищи для раздумий. — Нахмурившись, губернатор взглянул в сторону гавани. — Быть может, прикажете своим слугам доставить ко мне в резиденцию ваши вещи?
— О благороднейший Маниакис! Мы едва нашли возможность вырваться из Видесса, — ответил Курикий, — и сразу же воспользовались ею. Мы не могли взять с собой слуг, ибо чем больше людей узнало бы о наших планах, тем скорей могло случиться предательство, которое наверняка отдало бы всех нас во власть кровавого чудовища. Что же касается вещей, то мы не успели взять с собой ничего, кроме того, что на нас надето.
Брови старшего Маниакиса непроизвольно поползли вверх. Он был сражен. Видессийские вельможи, пустившиеся в долгий опасный путь без багажа, без слуг… Такое не лезло ни в какие ворота и куда вернее свидетельствовало о всей глубине охватившего их отчаяния, нежели любое, самое душераздирающее повествование о постигших их несчастьях. Та же мысль мелькнула и у младшего Маниакиса, хотя его опытный взгляд отметил скрытые под мантиями сановников увесистые кошели, прикрепленные к широким потайным поясам. Скорее всего, в кошелях хранились драгоценности и золотые монеты. Да, вельможи прибыли сюда беглецами, но нищими их никак не назовешь.
— Ну что ж, — сказал старший Маниакис, — раз так, добро пожаловать. Устраивайтесь, чувствуйте себя как дома. Пока могу обещать лишь одно: Генесию я вас не выдам. Даже если в Каставалу прибудет посланный за вами в погоню корабль, у вас будет возможность бежать за пределы города и укрыться в труднодоступной части острова. Ну, а теперь поговорим о более приятных вещах. Аплакий поможет вам разместиться, а потом препоручит заботам других слуг. Хвала Фосу, в резиденции хватит места для всех. Хватит и припасов, чтобы обеспечить вас всем необходимым. Сегодня вечером я дам в вашу честь ужин, во время которого мы сможем подробнее обсудить сложившуюся ситуацию. Ну, а пока… — Губернатор многозначительно взглянул на стоящих рядом Симватия, Регория и своего сына.
Сопровождаемые слугами сановники проследовали во дворец.
— Разве это не прекрасно? — воскликнула Линия, положив руку на плечо младшего Маниакиса. Ее черные глаза сверкали от возбуждения. — Если на то будет воля Фоса, Генесий наконец получит то, чего давно заслуживает. А до тех пор…
— А до тех пор, — перебил ее Симватий, — необходимо решить, как нам следует поступить в этих обстоятельствах. Ты хочешь принять участие в нашей беседе, дочь моя?
— Да, мне хотелось бы. — Линия скорчила гримаску. — Только вот боюсь, этого не хочется тебе.
Симватий, соглашаясь, медленно наклонил голову. Его дочь скорчила еще одну забавную гримасу, привстала на цыпочки, чмокнула младшего Маниакиса в кончик носа — процедура, к которой тот давно привык, — и скрылась за дверью.
Четверо Маниакисов немедля приступили к обмену мнениями.
— Тебя всерьез хотят видеть на троне, дядя, — начал Регорий, переполненный теми же восторженными чувствами, что и его сестра.
— Это я уже понял, — ответил старший Маниакис, — только не уверен, что мне хочется на нем сидеть. На сей счет у меня есть большие сомнения.
Брат, сын и племянник воззрились на него в немом изумлении. Прежде чем они успели позакрывать рты, двери резиденции снова распахнулись; из дворца выкатился главный повар. Он одарил неприязненным взглядом старшего Маниакиса и почти бегом заспешил вниз, держа курс в ту сторону, где находились рынки Каставалы. Симватий раскатисто захохотал.
— Так тебе и надо, — отсмеявшись, сказал он брату. — Сей взгляд есть награда за то, что ты пригласил уйму голодных людей к ужину, времени до которого осталось всего ничего. — Симватий любовно похлопал себя по заметно более выпуклому, чем у губернатора, животу.
— Да уж. Я могу считать себя счастливчиком, если дело ограничится этим огненным взором, — неожиданно хохотнул старший Маниакис. — Надеюсь, его не посетит мысль сдобрить мой суп приправой из белладонны или чем похуже. Ну, ладно. Теперь слушайте меня внимательно. Я далеко не молод. Битвы и сражения были моим уделом с тех пор, как мне стукнуло пятнадцать. Исключение составляют лишь несколько последних лет, проведенных мною здесь, на Калаврии. Сперва я люто возненавидел сославшего меня сюда Ликиния, но потом… Хочу признаться вам, я полюбил этот остров, привык к легкой, спокойной жизни и теперь наслаждаюсь ею Я более не стремлюсь на поле брани, вот почему мне совсем не улыбается восседать на троне, прекрасно понимая, что очень многие спят и видят, как бы меня оттуда сбросить. — Старший Маниакис испытующе взглянул на своих родичей:
— Ну? Что скажете?
— Пусть все так, как ты говоришь, отец, — возразил младший Маниакис, — но разве из этого следует, что мы должны сидеть сложа руки и спокойно смотреть на сползающую в пропасть империю? Если верить тому, что говорят о Генесии, то Видессия может в любой момент пасть под ударами кубратов или макуранцев. После чего очень скоро наступит день, когда в гаванях Калаврии бросит якоря целый флот, с парусов которого на нас будет смотреть красный лев Царя Царей Макурана.
Старший Маниакис невесело рассмеялся:
— Неужели ты не видишь иронии судьбы в том, сын мой, что именно мы с тобой стояли во главе видессийских войск, свершивших невозможное, чтобы вновь посадить Шарбараза на утраченный было трон? В одном ты прав. Если Шарбаразу представится шанс поставить Видессию на колени, он его не упустит.
— Но тогда… — одновременно произнесли Регорий и младший Маниакис.
— Но тогда — что? — отозвался старший Маниакис — Тогда ты просто должен занять трон империи, — сказал младший Маниакис таким тоном, словно формулировал очевидную геометрическую аксиому.
— Чушь! — фыркнул старший Маниакис. — Я ничего никому не должен. Более того, чем дольше я размышляю, тем менее склонен предпринять подобную попытку. Я совершенно доволен своим нынешним образом жизни: насколько припомню, мне никогда еще не случалось испытывать такого полного удовлетворения. Должность губернатора Калаврии как раз по мне. Ну а если ты уж так убежден, что империя нуждается в спасении, сын мой, то и спасать ее должен именно ты.
Симватий и Регорий, до сих пор смотревшие на старшего Маниакиса, одновременно перевели глаза на младшего. Тот сперва даже не понял, чем вызвано появившееся на их лицах странное выражение. А когда понял, то внезапно ощутил, как кровь вскипает в его жилах.
— Отец! — медленно проговорил он. — Если я решусь, ты согласишься поддержать меня на этом пути?
Некоторое время старший Маниакис взвешивал ответ.
— Ты серьезно? — спросил он наконец, но вопрос прозвучал почти как утверждение. Его сын решительно кивнул. Тогда старший Маниакис глубоко вздохнул и заключил младшего в свои медвежьи объятия:
