За спиной Абиварда смущенно кашлянул Яхиз. Абивард и сам был в легком шоке, хотя ему и раньше случалось слышать от отца пренебрежительные высказывания в адрес высшей знати. Годарс придерживался мнения, что самой важной кастой для Макурана являются дихганы.
Лагерь расположился на огромном пространстве, и никакого порядка в его расположении Абивард не разглядел. То, что он издалека заметил знамя Чишпиша, еще не означало, что он и его сородичи смогут легко до него добраться.
Приходилось пробираться между беспорядочно разбитыми шатрами и группами воинов и их прихлебателей, движущимися в самых разных направлениях.
И все же они наконец оказались возле входа в громадный шелковый шатер.
Двое стражей в доспехах много богаче доспехов Годарса преградили им путь.
— Кто идет? — спросил один из них, когда Годарс спешился и привязал коня к вбитому в твердую, как камень, землю шесту. Хотя стражник и говорил с жеманным южным акцентом, Абиварду не хотелось бы сойтись с ним один на один. Выглядел он куда более внушительно, чем говорил.
Годарс ответил церемонно и витиевато:
— Годарс мне имя, сын Абиварда, дихган надела Век-Руд. — Он указал назад, на крепость. — Привел я пятерых сынов своих, дабы лобызать ноги марзбана Чишпиша, ибо выпала нам несказанная честь сражаться под его знаменем.
— Если ты сражаешься столь же славно, как говоришь, марзбан будет рад такому воину, — ответил стражник.
Абивард гордо выпрямился в седле. Годарс повел рукой, принимая комплимент, и обернулся к сыновьям. По его кивку они тоже спешились и привязали коней.
Стражник откинул полу шатра, просунул внутрь голову и объявил:
— Годарс, дихган надела Век-Руд, и пятеро его сыновей.
— Пусть войдут, — раздался голос из шатра.
— Входите. — Стражник и его товарищ развели в стороны полы шатра, чтобы Годарс, Абивард и остальные могли без труда зайти внутрь.
Ошеломленному Абиварду бросилось в глаза, что Чишпиш и здесь, в походных условиях, живет в большей роскоши, чем Годарс в собственной крепости. Легкие складные столы из благоуханного сандалового дерева, инкрустированные слоновой костью, серебряные чаши, украшенные барельефами и доверху наполненные сластями, расшитый парчой ковер, слишком, по мнению Абиварда, роскошный, чтобы класть его на голую землю, небольшая видессийская икона на эмали, изображающая какого-то тамошнего святого, молящегося Фосу… Казалось, высокородный Чишпиш просто упаковал свой дом и привез его с собой на войну.
«Слона бы ему — и не только из-за кости, — непочтительно подумал Абивард при виде своего полководца. — Например, для верховой езды». Чишпиш, был слишком тяжел даже для самого крепкого коня — в этом сомневаться не приходилось.
Складки жира выпирали из кафтана, сверкающего серебряными нитями. Его пилос, макуранский головной убор, формой напоминающий ведро, был расшит яркими разноцветными кольцами. Военачальник благоухал пачулями. От сильного аромата Абивард чуть не чихнул.
Несмотря на свои габариты, Чишпиш обладал хорошими манерами. Раскачавшись, он поднял себя на ноги и подставил Годарсу и сыновьям щеку для поцелуя. Далеко не каждый из высшей знати готов был признать, что дихган и его отпрыски лишь немногим ниже их собственных высокородных персон; Абивард ожидал, что и вправду придется лобызать марзбану ноги.
— Не сомневаюсь, что ты будешь отважно сражаться за Царя Царей, Годарс из Век-Руда, — сказал Чишпиш. — А сыновей твоих зовут?..
— Абивард, Вараз, Яхиз, Аршак и Узав, — ответил Годарс.
Марзбан без запинки повторил имена, и это произвело на Абиварда сильное впечатление. Видом толстяк не походил на воина — скорее уж на двух воинов, — но речами не походил и на дурака. Как истинный сын своего отца, Абивард больше всего на свете боялся дураков.
Снаружи резко затрубил рожок. Глашатай прокричал:
— Все на землю пред божественным, достославным, милосердным и древнейшим Перозом, Царем Царей, счастливым, благочестивым, благотворным, которому Господь даровал великие богатства и великую империю, величайшим из величайших, созданным по образу и подобию Господа. Падайте ниц, ибо грядет Пероз!
Вновь затрубил рожок, громче, чем в первый раз. Стражники Чишпиша до предела оттянули полы шатра.
Абивард распростерся на богатом ковре Чишпиша, прижавшись лбом к ворсу, гремя доспехами. Вокруг него отец и братья тоже попадали ниц перед помазанником Господним. То же сделал и Чишпиш, хотя лицо его и покраснело от натуги.
— Встаньте, — сказал Пероз.
Сердце Абиварда бешено колотилось, когда он поднимался на ноги, — не столько из-за тяжести железа и кожи доспехов, столько из-за того, что он никогда не надеялся воочию увидеть Царя Царей.
Вопреки торжественному возвещению глашатая, Пероз отнюдь не был древнейшим, более того, он оказался немногим старше Годарса. Борода его была преимущественно черной, круто навощенные усы торчали, как рога у быка. Длинные волосы сзади перехватывала ленточка. Щеки выглядели неестественно красными; чуть позже Абивард понял, что они нарумянены.
— Чишпиш из Семи Домов, представь мне воинов, коих я вижу в твоем шатре, — сказал Царь Царей.
— Да будет так, как прикажет величайший, — отвечал Чишпиш. — Перед нами дихган Годарс из надела Век-Руд, где мы ныне и пребываем. Он привел нашему войску своих сыновей… — И вновь высокородный Чишпиш без запинки произнес имена Абиварда и остальных. Память его поглощала не меньше, чем рот, — а учитывая его тучность, это было немало.
— Ты хорошо снаряжен, и сыновья твои тоже, — сказал Пероз Годарсу. — Это твои кони там, за шатром? — Годарс ответил кивком, и Пероз продолжил:
— Славные животные. Макуран был бы сильнее, если бы все наделы помогали нам так, как твой.
— Великодушие величайшего многократно превышает мои заслуги, — пробормотал Годарс. Абивард поразился тому, что отец вообще способен говорить; если бы Царь Царей обратился к нему, он не сомневался, что у него язык присох бы к небу.
Пероз покачал головой:
— Это ты проявил великодушие, отдав самого себя и пятерых крепких сыновей во имя процветания царства. Который из них твой наследник?
— Вот этот, Абивард. — Годарс положил руку на убранное доспехами плечо сына.
— Абивард, сын Годарса, учись у своего отца истинной преданности отечеству, — сказал Пероз.
— Воистину, величайший, учусь, — ответил Абивард. Надо же, он все-таки может говорить.
— Прекрасно, — похвалил Пероз. — Дай Господь, чтобы тебе никогда не пришлось приносить подобную жертву. Если кампания пойдет по моему плану, так оно и будет. Я намерен сразу двинуться на кочевников, вынудить их принять бой и раздавить — вот так. — Царь Царей сложил руку в кулак и вжал его в ладонь второй руки.
— Дай Господь, величайший, — откликнулся Абивард. Ого, он и во второй раз не потерял дар речи! Но при этом он вспомнил слова отца о том, как трудно воевать с кочевниками на их земле. Мудрость Царя Царей в Макуране принималась на веру, в мудрости же Годарса Абивард не раз имел возможность убедиться воочию.
