Примерно половина фурлонга в центре моста была чиста от этого омерзительного покрытия. Однако южный край, соприкасающийся с благословенной землей Макурана, был тоже залит минеральным маслом.
Ступив на родную землю, Абивард остановил коня через несколько шагов и обернулся посмотреть, как через мост переходят последние воины охранявшего его гарнизона. Наконец на мосту остался последний всадник. В руке он держал мерцающий факел. Выждав мгновение на дальнем конце не залитого минеральным маслом участка, всадник бросил факел на пропитанные вонючей жижей доски. От моментально вспыхнувшего огня поднялись красно-желтые языки пламени и густые клубы черного дыма. Макуранец развернул коня и поспешно проскакал по середине моста, а потом — через нефть, разлитую по его южному краю.
— Ловко! — сказал Абивард. — Доски, пропитанные маслом, прогорят, едва пламя коснется их, а чистая середина не даст пламени разгореться слишком быстро, чтобы оно не догнало тебя.
— Именно так, — отозвался воин, бросивший факел. — Тебе, что ли, доводилось иметь дело с минеральным маслом, раз ты так быстро это раскусил?
Абивард покачал головой:
— Нет, еще не приходилось, однако спасибо на добром слове. — Но тут подал голос его пустой желудок, заглушая все остальное. — А скажи, можно ли голодному разжиться у вас куском хлеба?
— У самих мало осталось — уже два дня кормим голодных, а обоз уехал еще вчера. Но все же… — Он открыл седельную суму, вытащил затвердевший комок каши, завернутый в лепешку, и протянул Абиварду.
Пища была черствой, но Абиварду не было до этого дела. Лишь память об отце помешала ему моментально проглотить ее, подобно голодному волку. Он заставил себя есть медленно, с достоинством, как подобает дихгану, а затем, не поднимаясь с седла, поклонился своему благодетелю:
— Я твой должник, о великодушный человек. Если у тебя возникнет в чем-то нужда, приходи в надел Век-Руд, и она будет удовлетворена.
— Храни Господь тебя и твой надел, — ответил воин. Ветер сменил направление и бросил едкий, вонючий дым в лицо Абиварду и его собеседнику. Тот закашлялся и протер глаза костяшками пальцев. Затем, бросив взгляд на Дегирд и горящий мост, добавил:
— Храни Господь весь Макуран, ибо, если кочевники обрушатся на нас всей своей мощью, вряд ли у нас хватит людей, чтобы защитить себя.
Абивард хотел возразить ему, но не смог.
Мост через Век-Руд остался цел и невредим. Абивард ехал по нему сытый и одетый в кафтан, накинутый поверх грязного и рваного исподнего, — и все благодаря доброте людей, встреченных им на дороге. Там, впереди, венчая собой холм, стояла крепость, в которой прошла вся его юность… Отныне — его крепость.
Степной конек настороженно фыркал, ступая по извилистым улочкам деревни; он не привык к столь плотно стоящим домам, да еще по обе стороны. Но он не останавливался. Теперь Абивард уже знал, что тот способен идти практически бесконечно. Ему еще не доводилось встречать лошадь, обладающую такой выносливостью.
Несколько человек в деревне узнали его и окликнули. Другие спрашивали об отце, и по их голосам Абивард понял, что вести об истинных размерах разгрома, постигшего войско в степи, сюда еще не дошли. Он сделал вид, будто не слышит этих вопросов. Ответы на них в первую очередь должны услышать отнюдь не деревенские жители.
Ворота крепости были закрыты. Значит, кто-то что-то знает — или чего-то боится. Часовой, стоящий на высокой стене, издал радостный крик, завидев Абиварда. Ворота широко распахнулись. Он въехал в крепость.
Там его ждал Фрада, слегка запыхавшийся, — должно быть, бежал к воротам сломя голову. Пегий пес у ног младшего брата тоже тяжело дышал. Руки у Фрады были в жиру, — наверное, кормил пса объедками, когда раздался крик часового.
— Где ж твои доспехи? — спросил он Абиварда. — И, коли на то пошло, где твой конь? Неужели поход закончился так быстро? Где отец с братьями? Скоро приедут? Мы тут перебиваемся слухами из третьих рук, а, как говорит отец, они разрастаются по пути.
— На этот раз все иначе, — ответил Абивард. — Все, что ты слышал, правда, и, увы, даже хуже того. Пероз, Царь Царей, убит, пал на поле брани, и с ним полегло почти все войско…
Он хотел двинуться дальше, но не мог. Услышав эти первые жуткие слова, собравшаяся во дворе толпа издала глухой стон. Фрада сделал шаг назад, словно получил пощечину; он был еще очень молод, и такая беда просто не укладывалась в его сознании. Однако независимо от этого беда случилась. Он приложил все усилия, чтобы взять себя в руки или хотя бы задать следующий вопрос, который нужно было задать:
— И отец, и Вараз, и Яхиз?..
Абивард прервал его, прежде чем он успел перечислить все имена:
— Они смело бросились в атаку вместе со всем войском. Дай Господь, они низвергли в Бездну нескольких степняков, прежде чем погибли сами. Если бы я атаковал с ними, я бы тоже погиб. — Он еще раз поведал о том, что случилось с его конем и как он из-за этого не попал в хаморскую ловушку вместе со всем макуранским войском. Он так часто повторял этот рассказ, что у него подчас возникало чувство, будто все это произошло не с ним, а с кем-то другим.
— Значит, теперь ты — дихган нашего надела, — медленно произнес Фрада и низко поклонился Абиварду. Прежде он так кланялся только Годарсу. Этот поклон напомнил Абиварду, сколь многое переменилось всего за несколько дней.
— Да, я дихган, — сказал он. Неимоверная усталость тянула его, как настырный ребенок. — За время моего отсутствия накопилось множество дел, но придется им подождать день-два, пока я не найду в себе силы заняться ими.
— Как зовут нового Царя Царей? — крикнул кто-то из толпы.
— Шарбараз, — ответил Абивард. — Пероз, Царь Царей, оставил его в Машизе вершить дела государства, пока сам он воюет со степняками. Отец отзывался о нем как о вполне достойном, молодом человеке.
— Благослови Господь Шарбараза, Царя Царей! — нельзя сказать, чтобы этот клич вознесся к небу стройным хором, но за несколько секунд его подхватили все.
Фрада сказал:
— Тебе придется рассказать все матери и остальным женам Годарса.
— Знаю, — печально произнес Абивард. Об этом он не раз думал на протяжении долгого пути домой. Рассказать Барзое и другим женщинам — это только самое начало всех его проблем, связанных с женской половиной. Вместе с наделом к нему переходили и жены дихгана. Теперь все они, за исключением матери его Барзои, становились его женами.
Думал Абивард отнюдь не о плотских утехах. Во-первых, он был полумертв от голода и страха, а это состояние едва ли потворствовало сладострастным играм воображения. Во-вторых, он сильно сомневался, что сможет хорошо управляться с женской половиной. Годарс справлялся, но он был старше и мудрее, да и жен приобретал постепенно, а не всех разом.
Ладно, об этом он успеет поволноваться позже. А сейчас Абивард посвятил внимание практическим мелочам.
