А уж теперь… Орус Танвел привычным жестом ощупал листки, спрятанные на груди. Убийство невинных… Самим бы еще дойти живыми.
Ночевать придется здесь. Дальше солдаты все равно идти не смогут. Кое-как развели костры, поужинали в молчании. Орус Танвел приказал выставить караульных на ночь, но, взглянув на изможденные, серые от усталости лица махнул рукой и остался сам. Все равно спать не хочется.
Он долго сидел неподвижно, смотрел на языки пламени, время от времени подкидывал хворост в костер. Хорошо! Будто и нет на свете ничего больше — только горы и тишина.
Если бы только не мысли. Никогда раньше Орус Танвел не пытался задумываться, почему он беспрекословно выполнял приказы своих начальников, вытягивался в струнку и ходил в ногу на парадах, а главное — почему убивал людей, которые ничего плохого ему не сделали. Если бы его спросили, он, наверное, очень бы удивился: «Как это почему? Я солдат! Я обязан исполнять приказы!»
И все было хорошо до самого недавнего времени. Ну, не то, чтобы уж совсем хорошо, но это было правильно. А теперь… Выбор стоит так — либо остаться солдатом и выполнить свой долг до конца, либо остаться человеком и сохранить свою душу. Орус Танвел никогда не молился богам, ни старым, ни новым, полагая это занятие пустым и ненужным, как и разговоры о душе и загробной жизни. Раньше ему казалось, что все просто: умрешь — закопают, потом косточки, потом пыль. А теперь он понял вдруг, что есть душа у человека, что и болит она, и свербит, и мается, но потерять ее — хуже, чем саму жизнь. А потому очень захотелось посоветоваться с кем-то, кто старше, мудрее и добрее его самого.
Жоффрей Лабарт, вот кто ему нужен. Орус Танвел еще хорошо помнил те времена, когда он был Первым министром. Вот тогда был настоящий порядок, не то что нынче! И работа была у всех, и тюрьмы стояли полупустые, и войны не было. Потом он разругался с царем и ушел жить в горы. По слухам, стал смотрителем храма Нам-Гет.
Орус Танвел рассмеялся и ударил себя по лбу. Ну разве можно быть таким недогадливым! Ведь храм Нам-Гет находится совсем близко от поселка оризов. Точнее, это поселок вырос возле храма, когда Жоффрей Лабарт покинул столицу и некоторые его друзья последовали за ним.
А теперь именно их они идут убивать.
Орус Танвел даже застонал от стыда и гнева. Да будь она проклята, эта служба!
Повинуясь внезапному порыву, он встал, высоко над головой поднял мешок с красной сургучной печатью из дворцовых кладовых и швырнул его в пропасть. Рогатый кованый шлем глухо прогрохотал по камням, потом снова все стихло.
Один из солдат вдруг заворочался, поднял голову, сонно озираясь по сторонам и протирая глаза.
— Эй! Что это было?
— Да ничего. Камень, наверное, в пропасть упал. Просто камень.
Солдат скоро заснул, а Орус до утра сидел у костра и думал.
Виктор Волохов не находил себе места. А ведь все было так хорошо! С той памятной ночи Хозяин успел позвать его четыре раза. И каждый раз было одно и то же — сначала каменное оцепенение и сероватый призрачный туман, потом голос Хозяина и свет впереди, а потом…
Блаженство — вот правильное слово для обозначения этого состояния. Виктору даже казалось иногда, что сердце его не выдержит и разорвется от счастья.
Потом наступала сладостная усталость, изнеможение. Обычно появлялась какая-нибудь милая безделушка, новый предмет для его особенной коллекции. Кроме брошки-розочки у него уже появились заколка для волос в виде бабочки, брелок для ключей с изображением Эйфелевой башни и маленькая непонятного назначения пряжка с красным камушком. Иногда он перебирал эти предметы, раскладывал их перед собой на столе, и ему снова становилось хорошо. Конечно, не так, как в те ночи, когда его звал Хозяин, чувства были намного слабее, но все равно хорошо.
И вот теперь что-то вдруг произошло. Хозяин не звал его больше. Первые две недели Виктор ждал каждый день и каждую ночь, но с ним ровным счетом ничего не происходило. Он даже пытался вызвать желанное состояние сам, но вскоре оставил эти попытки. Во-первых, у него ничего не получилось, а во-вторых, он боялся рассердить Хозяина.
Оставалось только надеяться, что Хозяин сам вспомнит о нем. Целыми днями Виктор лежал на диване и смотрел в потолок. Даже ночные прогулки уже не радовали — что толку бродить по улицам просто так? На работу он ходил с тайной надеждой — а вдруг Хозяин позовет его снова? Ведь в первый раз все случилось именно здесь!
Но желанного зова все не было. Виктор не мог Спать по ночам, он ходил по опустевшему, тихому зданию, где днем звучали детские голоса, трогал игрушки, рассматривал детские поделки и фотографии.
Одна из них почему-то привлекла его особое внимание. Беленькая улыбающаяся девчушка была так похожа на его давно умершую сестру Наташу, чей портрет до сих пор висит на стене в гостиной! Даже не верится. Он осторожно прикоснулся ладонью к глянцевой поверхности снимка.
— Делфрей Аттон! — услышал он долгожданный голос прямо у себя за спиной.
Наконец-то! Виктор не помнил себя от счастья. Наконец-то Хозяин позвал его снова!
Он резко обернулся, но дальше не произошло равным счетом ничего. Неужели показалось? Виктор застонал от отчаяния. Изо всех сил ударил кулаком по стене, но боль в костяшках пальцев не могла заглушить боль души. Он чуть не упал, с трудом удержав равновесие, оперся рукой о стену… и снова задел фотографию. Ту, с белокурой малышкой.
— Делфрей Аттон!
Голос Хозяина звучал чуть по-другому, чем раньше, он был тихий и чуть хрипловатый, будто придушенный, но это был он, несомненно, он! Виктор приник ладонями к снимку, бережно гладя детской личико, — и голос отчетливее зазвучал у него прямо за спиной. Виктор боялся обернуться, он слушал внимательно, впитывая в себя каждое слово.
Теперь он точно знал, что делать, чтобы остаться с Хозяином навсегда.
Солнце медленно поднималось над Черными горами, едва выглядывая из-за туч. Когда солдаты отряда Верных Воинов начали просыпаться, ворочаться под суконными одеялами, Орус Танвел все так же сидел у потухающего костра, глядя прямо перед собой.
Когда они собрались, наконец, вокруг костра, потирая замерзшие руки и морщась от ломоты в костях (спать на камнях не то что на перине! Даже на досках в казарме и то лучше), на лицах у многих появилось легкое недоумение — уж очень странно ведет себя командир. Солнце встало, впереди длинный путь, а он сидит и молчит, а не орет «Подъем!» во всю глотку, не тормошит спящих, не шпыняет медлительных.
А Орус Танвел, казалось, не замечал ничего вокруг. Наконец, он заговорил, не поднимая головы:
— Слушайте меня внимательно, солдаты! С этого дня я отказываюсь быть вашим командиром. Приказывать я больше не могу. Решайте сами, куда идти и что делать.
Солдаты так и застыли с котелками в руках, пораженные услышанным. Ну и дела! Никто не ожидал такого. Первым очнулся прыщавый юнец, которого Орус Танвел так грубо осадил в таверне. Отшвырнув котелок, он вскочил с земли и крикнул:
