Виктор положил руки под голову, уставился в потолок и снова погрузился в свои невеселые думы. Все вокруг его раздражало, хотелось плакать и жаловаться кому-то на то, что жизнь проходит так нелепо и никчемно, что он, Виктор Волохов, вроде бы и ничем не хуже других людей, а ничего не добился, никому не нужен, и дальше только хуже будет…
Впервые в жизни он почувствовал, что готов на что угодно, лишь бы вырваться из этого проклятого заколдованного круга и что-то изменить. Вот если бы появился Хозяин — большой, сильный и умный, который скажет, что делать, и щедро наградит, выручит из любой беды и простит, если что не так! Даже если накажет за провинность — ничего, главное, чтобы он был, чтобы почувствовать себя причастным к чему-то большому и значительному!
А если надо — жизнь отдать за Него, бестрепетно и радостно, лишь бы только знать, что нужен Ему.
А луна все светила в окно, и постепенно Виктор стал понимать, что на самом деле это совсем не ночное светило, а огромный глаз, который смотрит на него. Уже проваливаясь в темноту сна, он почувствовал, как его подхватывает серебряный вихрь и уносит куда-то далеко-далеко.
Он ощутил себя в цепях, на грязном полу. Вокруг стояла темнота и удушающее зловоние. Он не помнил, кто он такой, как его зовут, потерял счет времени. Он не мог говорить, только мычал и почти не двигался. Даже боли не было, только тихое, всепоглощающее отчаяние. Это продолжалось долго-долго, дольше, чем жизнь, дольше, чем само время.
И вдруг… Он услышал скрежет ключа в замке. Потом дверь его темницы чуть приоткрылась. Тоненький лучик света впервые за много дней (часов? месяцев? лет? Он не знал…) показался ему невероятным чудом, почти откровением. Виктор (или тот несчастный узник, которым он был сейчас) с трудом приподнялся на локтях, встал на четвереньки, потом сел, привалившись спиной к сырой и холодной каменной стене. Он бы встал, но цепи не пускали. Каждое движение причиняло невероятную боль, но он все равно старался.
За дверью он услышал голоса. Узник почти перестал понимать человеческую речь за долгие годы одиночества, но сейчас в его сердце появилась надежда. Сначала она была маленькой, как весенняя почка на дереве, но потом начала быстро расти, набухать, заполнила все его существо, потом лопнула, раскрылась и превратилась в огромный розовый цветок, наполнивший все вокруг невероятным ароматом.
В камеру быстрой и легкой походкой вошел человек. Нет, на самом деле их было двое, но второй держался в тени, узник его почти не заметил. Так, тень какая-то в темном углу под капюшоном. Но тот, кто вошел первым… Его трудно было не узнать. Это был Он, Хозяин. Узник думал в первый момент, что его сердце не выдержит, просто разорвется от счастья, когда Хозяин обратил к нему свое лицо и заговорил с ним. Слов он не разобрал, только понял, что Хозяин пришел, чтобы дать ему какое-то важное поручение. Он согласно кивал, а Хозяин все говорил и говорил, и узник готов был выполнить что угодно, только бы смотреть на Его лицо — самое прекрасное и доброе лицо В мире! — слышать Его голос, жить и умереть ради Него.
Когда Виктор проснулся, было еще темно. И судя по старенькому будильнику «Слава», что тикал рядом, спать ему пришлось не так уж много.
Но что-то изменилось в мире и в нем самом. До самого утра Виктор лежал без сна, смотрел в потолок и улыбался. Теперь он точно знал, что скоро в его жизни наступят большие перемены.
И ждал их с радостным нетерпением.
Олег проснулся среди ночи в холодном поту. Резко, рывком, будто что-то разбудило его. За несколько месяцев он уже настолько втянулся в обыденную жизнь, что пребывание в Сафате стало казаться чем-то далеким, нереальным.
В первые дни и недели он еще вглядывался пристально в лица женщин и детей, стараясь отыскать Божье Дитя. Безуспешно. Потом успокоился, привык. Боги знают лучше, не так ли?
Но теперь он почувствовал — время пришло. Что-то изменилось. Сегодня ему вдруг приснился храм Нам-Гет, освещенный мерцающим зеленоватым пламенем, и Жоффрей Лабарт перед алтарем.
— Мир благословен, пока в нем живет Дитя.
Ничего себе — благословен! Стоит пять минут посмотреть криминальную хронику по телевизору или просто выйти на улицу, как в этом начинаешь сильно сомневаться.
А Жоффрей Лабарт невозмутимо продолжал:
— Живи как можешь, человек. Строй свой дом, возделывай свой сад, расти дитя. Но помни — пока у нас есть Божьи люди, в мире сохраняется порядок и закон. Или хотя бы его подобие. Если погибнет Дитя — наступит хаос.
И сейчас Олег бессмысленно таращил глаза в темноту, ежась от внезапного озноба под влажной и липкой простыней.
Что же делать-то, а? Вроде бы только все наладилось — и вот нате…
А в Сафате уже наступила осень. Дни становились все короче, летний зной сменился проливными дождями. Люди старались как можно реже выходить на улицу, даже дома как будто съежились и клонились к земле.
Только царский дворец высился темной угрюмой громадой. Нет больше огней по ночам, не слышно треска фейерверков, музыки и криков хмельных гостей.
Новому властелину не по душе пиры и веселье.
Вроде бы воцарились, наконец, в городе тишина и покой, но недобрая это тишина, тревожная. И многие обыватели ворочались по ночам в своих постелях без сна, прислушиваясь — не застучат ли сапоги под дверью?
Напрасно они напрягают слух. Ночные гости ходят тихо, дабы не возбудить ненужных слухов и кривотолков. К кому пришли, к тому пришли, а утром глядь — был человек, и нет его.
Сгинул.
И во дворце тоже стало тихо. В бывшем Парадном зале новый государь велел оборудовать канцелярию, и теперь пятеро уцелевших книгочеев трудятся там от зари до зари — читают доносы подданных друг на друга, с трудом разбирая безграмотные каракули. Пухлые свитки каждый вечер получает сам царь, он ставит на листках какие-то пометки — и вот опять у отряда Верных Воинов есть работа.
Работа теперь есть у всех, ибо праздношатающийся люд — нищих, уличных певцов, жонглеров, музыкантов, фокусников, проституток и предсказателей будущего — давно убрали из столицы. Каменоломни постоянно нуждаются в свежей рабочей силе.
Царь приказал оборудовать во дворце просторный рабочий кабинет. Стол всегда завален бумагами, а по коридорам шастают туда-сюда то писцы из канцелярии, то солдаты в черном, сопровождающие очередного посетителя (лица их напоминают застывшую маску, а ноги подгибаются от ужаса, ибо неизвестно, куда лежит их дальнейший путь — то ли обратно на улицу, то ли в дворцовые подвалы).
Но сейчас, сидя за столом, Фаррах бессмысленно перебирал бумаги (многие с его собственноручными пометками «исполнить» и «принять меры»). Время шло, работа кипела, но что-то было не так.
Определенно не так. И даже посоветоваться больше не с кем.
Узнав о смерти Хранителя Знаний, Фаррах был вне себя от гнева. Подумать только, как он посмел! Этот уход в никуда, в смерть нес в себе то, чего Фаррах больше всего боялся.
