Думай о чем говоришь, чужак! Я не доносчик. К тому же старый Тобис просил за тебя. Собирайся. Сегодня же уйдешь в горы. Храм богини Нам-Гет — единственное место в Сафате, где беглецов никто не ищет. Я сам тебя провожу. — Он помолчал недолго и вновь обернулся к жене: — Да перестань ты плакать, наконец!
Он подошел к ней, обнял за плечи, такой огромный рядом с ее хрупкой фигуркой. Потом вытер ей слезы, взял ее лицо в свои ладони, поцеловал заплаканные глаза и твердо сказал:
— Не плачь. Я вернусь, и все будет хорошо.
Арат Суф сидел в книгохранилище, бесцельно перелистывая страницы рукописных летописей. Мысли его блуждали где-то далеко. Еще никогда в жизни ему не было так страшно. Только теперь он понял, кого привел к власти… А пути назад уже нет.
Стук в дверь прервал его размышления. Нет, это не слуга — стучали громко, уверенно, по-хозяйски. Отодвигая тяжелый засов, Арат Суф заметил, что руки его дрожат. Теперь он нигде не чувствует себя в безопасности и каждый день, каждый час ждет ужасной смерти, ибо всякий, кто выпускает на волю скорпиона, должен быть готов к его укусам.
— Добрый день, почтенный Арат Суф. — Фаррах открыто и приветливо улыбался. — Крепкие же у тебя запоры. Видно, есть что прятать.
Арат Суф молча посторонился, пропуская его внутрь. Фаррах вошел в книгохранилище, громко топая сапогами, поискал глазами второе кресло и, не найдя, удобно уселся прямо на столе, сбросив на пол кучу старинных рукописей и подняв облако пыли.
— Прости, что побеспокоил тебя, но царь совсем плох. Скоро коронация, и теперь не время для ученых занятий.
Арат Суф сидел сгорбившись в своем кресле. Фаррах помолчал немного, испытующе глядя ему в лицо.
— Помнится, ты говорил что-то насчет маленькой победоносной войны, которая откроет мне путь к сокровищам Черных гор.
— Это — дело будущего. — Арат Суф старался говорить, как всегда, сухо и сдержанно. — Народ устал от войны и не готов пока приносить новые жертвы.
— Великие дела не терпят медлительности. А жертвы, принесенные на алтарь Династии, не могут быть слишком велики. Благо страны превыше всего. Разве не ты сам всегда так говорил?
— Но народ…
Фаррах жестом остановил его.
— Я уже подумал об этом. Горцы-донанты живут разбоем, нападают на селения, грабят путников и продают людей в рабство. Далеко ли тут до взрыва народного гнева? А уж если этими нечестивцами будет совершено особенно кровавое и гнусное злодеяние, которое всколыхнет души и сердца людей… Надеюсь, ты понял меня, почтенный?
Арат Суф понял.
— Не сейчас, — голос его звучал почти умоляюще, — скоро наступит день сбора урожая, большой осенний праздник. А потом простой народ потянется к храму Нам-Гет на богомолье. Наш милостивый царь Хасилон столько лет насаждал единобожие, но все же не смог отучить крестьян от этой варварской причуды.
— Ну так что? — Фаррах смотрел ему прямо в лицо. — С каких это пор ты стал так суеверен? Неужели ты не знаешь до сих пор, что любая религия — это лишь кнут, которым погоняют стадо? Если это так, то грош цена твоим книгам и твоей мудрости.
Арат Суф дернулся, как от пощечины. Вот уже много лет так с ним разговаривать не позволял себе никто. Ну, или почти никто. И уж конечно, не человек, подобный Фарраху, — ничтожество, безродный выскочка, приведенный к власти его же собственными руками.
Хранитель Знаний сдержал гнев. Когда он заговорил вновь, голос его звучал спокойно. Медленно, терпеливо, будто нерадивому ученику, он стал объяснять:
— Ты забыл, что храм Нам-Гет — особое место. И смотритель в нем не кто-нибудь, а сам Жоффрей Лабарт. Одни считают его сумасшедшим, другие — святым, но народ ему верит. Он уже пытался отговорить царя сделать тебя своим преемником и теперь молчать не будет. А если затеять войну сейчас, то слова его падут на благодатную почву.
Фаррах отмахнулся от него, как от назойливой мухи.
— Жоффрей Лабарт! Слишком много шума вокруг одного полоумного старика. Я ведь говорил, что больше он нам докучать не будет… И уже принял меры.
Глядя в его холодные глаза, Арат Суф понял, что Жоффрей Лабарт и впрямь больше их беспокоить не будет. Мертвые вообще никого и никогда не беспокоят. Приговор обжалованию не подлежит, он утвержден и подписан… А возможно, уже приведен в исполнение.
— Но остается еще поселок в долине. Его чертовы сподвижники и почитатели. Народ именует их оризами, или Божьими людьми, и, к сожалению, тоже чтит. Они обязательно что-то пронюхают, друг друга они чуют на расстоянии, как собаки. И молчать не будут, не сомневайся. Что делать с ними?
Фаррах сдвинул брови, и на его лице Арат Суф прочитал ответ на свой вопрос.
— Убить всех? Но это может вызвать ненужные толки. Кто знает, что придет в голову толпе деревенских олухов, когда они явятся на праздник, а увидят горы трупов? Это плохое начало царствования.
Фаррах нахмурил лоб. Сейчас он напряженно думал, будто школьник над трудной задачкой. Только теперь Арат Суф заметил, что он еще молод, очень молод.
Наконец, морщины разгладились, и лицо Фарраха просияло такой ясной мальчишеской улыбкой, что Арат Суф невольно отвел глаза.
— Народный гнев — это же как раз то, что нам нужно! Только надо направить его в нужное русло. Ты воистину мудр, почтенный, и подсказал мне хорошее решение. Прощай, меня ждут дела.
Фаррах легко соскочил со стола, небрежно поклонился и вышел прочь уверенной походкой, насвистывая песенку о розовой луне, под которой расцветают ночные фиалки и целуются влюбленные.
День выдался тяжелый, Олег совсем выбился из сил. Даже не верится, что еще сегодня утром он завтракал на ферме у Адраста в просторной и светлой кухне. Когда они вышли за ворота и зашагали прочь, туда, где громоздились горные вершины, утопающие в пене белоснежных облаков, Олег обернулся на дом, и грусть пронзила его сердце. Словно перекати-поле, он обречен скитаться, нигде не задерживаясь подолгу. А что дальше будет — бог весть…
Но часть его существа, авантюрная и непоседливая, кажется, ничего не имела против. Проникнуть в тайну, встретиться с необыкновенным человеком — что может быть интереснее!
Взвалив на плечи походный мешок, Адраст шагал уверенно и споро. Олег еле поспевал за ним. Но и сейчас такой прекрасной показалась ему эта земля! И такой древней.
Поначалу еще попадались крошечные крестьянские поля — клочки обработанной земли, заботливо окруженные невысокими каменными оградами. Олег невольно восхитился терпением и мужеством людей, что год за годом обрабатывают эту сухую, красноватую, немилосердную землю.
Узкая тропинка карабкалась все круче и круче в гору, камни на обрывистых склонах выскальзывали, как живые, из-под ног, заросли хвойных деревьев сменились чахлым низкорослым кустарником, в разреженном горном воздухе стало трудно дышать, но Адраст шагал и шагал вперед, неутомимый, будто робот-полицейский из американского фильма. Только когда солнце стало клониться к закату, он разрешил, наконец, устроить привал.
