Старопромыслы
Саперы называли Старопромысловское шоссе в одноименном районе и улицу Тухачевского в Ленинском районе города Грозный не иначе как Первая Большая фугасная и Вторая Большая фугасная — уж больно много подрывов случалось там ежедневно.
Ребята, поменявшие в этот раз смену Уткина ровно через месяц, попали под молотки. На «уазике» они возвращались из военной комендатуры. Примерно в двух километрах от блокпоста на Старопромысловском шоссе машина была подорвана на фугасе. Несколько человек получили тяжелые осколочные ранения. Здесь во всей красе проявил себя отрядный врач, капитан Василий Волобуев. С пробитой гортанью, истекая кровью, он оказал первую медицинскую помощь всем нуждающимся в ней. Он спас жизнь ребятам. Сам же на следующий день впал в кому, из которой не вышел, и через полтора года умер от ран уже в родном Липецке.
Майор Михаил Безденежный, которому осколок попал в теменную часть, остался жив чудом. Уже в военном госпитале Ростова-на-Дону хирург, разводя руками, сказал:
— Ничего не понимаю, ранение у него смертельное. Я сделал все, что мог. Сколько он проживет, сказать не берусь.
Михаил, отлежав в госпитале, уволился на пенсию по инвалидности. Жив он до сих пор.
Капитану Игорю Крымскому осколок перебил сонные артерии. Когда встал вопрос о получении страховой суммы за причиненный ущерб здоровью, медики военно-врачебной комиссии не знали, что делать. В перечне травм и увечий это ранение числилось как смертельное. После того как Игорь начал собирать документы для подачи искового заявления в суд, вопрос был улажен. Деньги он получил.
Поражало Сергея и отношение высоких милицейских чиновников к омоновцам. Витька Нежданов как кадровик, контролировавший вопросы написания и отправки наградных листов в министерство, негодовал. На аттестационной комиссии в УВД, когда зачитывались эпизоды, за которые молодого сержанта представляли к правительственной награде, один из полковников — начальник отдела — сказал:
— Сколько он в милиции служит? Четыре года? Молод еще! Не заслужил! У меня даже нет такой награды!
— А вы бы хоть разок съездили туда, товарищ полковник! Может, и у вас была бы! — сказал ему Нежданов.
И только вмешательство полковника Атаманова — командира отряда — погасило пожар. А то не миновать скандала. Но врага в управлении Виктор себе нажил.
Смоляне
В тот год исполнилось десять лет со дня образования Смоленского ОМОНа. Смоляне много раз стояли в Чеченской Республике рядом с липчанами. Дружба была очень крепкой — водой не разольешь. По приглашению коллег в Смоленск из Липецка была направлена делегация во главе с начальником штаба, подполковником Александром Овчинниковым. Сергей был в числе приглашенных.
Вид смоленских омоновцев поразил Сергея до глубины души: у каждого смоленского парня на груди был «иконостас». Ни одного офицера без ордена Мужества Сергей не увидел, у некоторых было даже по два. Сергей и Овчинников смущенно переглядывались, у Сергея, прошедшего шесть командировок, на груди могучей одна медаль висела кучей, у Овчинникова — две.
«Да, — подумал Сергей, — чтобы в Липецке подписали наградной на орден Мужества, надо как минимум погибнуть».
Праздновали с помпой и грандиознейшим банкетом в конце. На этом мероприятии Сергей познакомился с легендой Смоленского ОМОНа — майором Саней Проскуряковым. Саня был сапером в отряде, потом заместителем командира. На его груди награды не помещались, хотя и висели в четыре ряда.
В середине девяностых по Смоленску поползли слухи, что в городе орудует неформальная организация «Белая стрела», которая контролируется спецслужбами и занимается тем, что очищает город от криминалитета. Причем делает это весьма оригинальным способом: попросту ведет точечный отстрел авторитетов. Когда закрутилось следствие по этому делу, неожиданно для всех Проскуряков был арестован как непосредственный руководитель организации.
Восемь месяцев мужественный офицер просидел в следственной тюрьме, а когда дело рассыпалось как карточный домик, Проскуряков вышел из тюрьмы и был восстановлен в должности, ему как ни в чем не бывало выплатили зарплату за восемь месяцев, сделав вид, что ничего не случилось.
Саня, криво усмехаясь и стиснув зубы, продолжал работать в органах, предавших его, и только братья омоновцы не забывали его все это время и, как могли, помогали ему.
Впоследствии Сергей встречался с Саней еще два раза: один раз в Грозном, второй раз смолянин приезжал в гости в Липецк к своим боевым товарищам.
В одну из звездных грозненских ночей Сергей дежурил у радиостанции. В трех километрах от липецкого блокпоста стоял нижегородский отряд.
— «Ракита», ответь «Бархану», — ожила рация.
— На приеме, — ответил Сергей.
— «Ракита», сегодня никто из ваших не работает недалеко от нас? — интересовались соседи.
— Нет, — утвердительно ответил Сергей, — наши все на базе. А что случилось?
— Да кто-то прошел в вашу сторону мимо нас. Идут по дороге двое и горланят: «Виновата ли я»! А в городе комендантский час! Кто это может быть?
— Не знаю, может, комедачи?
А через пятнадцать минут такую же информацию выдали ребята с липецкого поста.
— Не трогать, — приказал Сергей, — пусть поближе подойдут.
Еще через пару минут в комнату ввалились Саня Проскуряков и командир смоленского отряда Василий Панин.
— Липецкие, хватит спать, накрывайте поляну, — сказал Панин.
Погиб Саня Проскуряков через два года в родном Смоленске, его «Ауди» была расстреляна в самом центре города. Убийц не нашли.
Слушаем радиоэфир
В то время в эфире, который насчитывал четырнадцать каналов, по ночам происходили настоящие вакханалии. Чего только не наслушались омоновцы. Кто-то искал земляков, кто-то знакомился, кто-то поливал грязью чеченцев, кто-то русских. По рации передавали ориентировки, зачитывали сводки, рассказывали анекдоты, ругались, пели, читали суры из «Корана», крутили музыку. Иногда в эфир выходил пьяный смех, проклятья или рыдания. Каких только позывных не слышал Сергей: «Снегурочка», «Форест Гамп», «Хохол», «Вольный ветер», «Пуританин», «Клинтон», «Чингисхан», «Балерина». И все эти братья по разуму выдавали столько разнообразной чепухи, что у дежурного закипали мозги и ему приходилось на время выключать рацию.
— Ежик, е-о-о-о-жик, — протяжно звал кто-то.
