Я был на занятиях, когда вошли люди и стали говорить о катастрофе. Я не узнал никаких подробностей, только то, что шаттл взорвался, а все ученики той учительницы смотрели прямой эфир по телевизору. Мне стало их очень жалко. Потом после занятий я пошел в свою комнату и посмотрел по телевизору программу, где рассказывали о том, что произошло с шаттлом; из нее я и узнал все детали.
Через 30 месяцев тот же человек вот так вспоминал, как он узнал о катастрофе:
Когда я впервые услышал о взрыве, мы с соседом сидели в своей комнате в общежитии для первокурсников и смотрели телевизор. В экстренном выпуске рассказали о катастрофе, мы оба были просто в шоке. Я на самом деле расстроился и пошел наверх поговорить с другом, а потом позвонил родителям
[254].
Некоторые участники справились лучше: 50 % ошиблись примерно на две трети. И лишь воспоминания 7 % респондентов о взрыве «Челленджера» через 30 месяцев совпали с рассказами, записанными сразу после события. Но еще удивительнее было то, что почти все студенты абсолютно не сомневались в том, что помнят ход событий совершенно точно. По шкале от 1 («совсем не уверен в точности воспоминаний») до 5 («полностью уверен, что воспоминание точно воспроизводит происходившее») средняя величина уверенности участников составила огромные 4,17. Другими словами, студенты были совершенно убеждены в точности своих воспоминаний. Более того, не существовало положительной связи между достоверностью воспоминаний и уверенностью людей в них. Это означает, что во многих случаях респонденты не сомневались, что помнят все как было, хотя на самом деле ошибались.
Революционное исследование Найссера показало, что фотографические воспоминания похожи не столько на снимки фотоаппаратом Polaroid, сколько на кадры, которые снова и снова обрабатывались в программе Photoshop. Отретушированная фотография может напоминать оригинальный снимок, но уже не является точным воспроизведением того, что было снято изначально. Хотя результаты Найссера ясно говорят, что фотографические воспоминания не следует считать «фотографией» события, вопрос по-прежнему существует: лучше ли они изображают исходные инциденты, чем воспоминания о рядовых повседневных случаях? Можно ли сказать, что события 11 сентября мы помним полнее (пусть и не совсем точно), чем вчерашний ужин?
Важно, где находился человек во время событий
Тем утром вторника в начале сентября я не торопясь встала, потом сварила кофе. До первой лекции оставалось около часа. В единственное окно моего крошечного лофта на Шестнадцатой улице светило солнце. Через пару минут раздался звонок приятеля, который уже сидел у себя в кабинете, в центре города: похоже, в Центр международной торговли
[255] врезался самолет! Я включила телевизор, чтобы посмотреть, что происходит. В программе Today показывали дымящуюся башню. Было неясно, что случилось. Предполагали, что небольшой самолет случайно врезался в Северную башню. На другом конце провода мой приятель, лицензированный пилот, утверждал, что это невозможно.
«Невозможно случайно впилиться в здание площадью 18,5 квадратного метра и 415 метров высотой, – говорил он, – и уж тем более при такой идеальной видимости, как сегодня».
Мои воспоминания о том, что происходило потом, размыты. Могу только предположить, что я продолжала следить за событиями по телевизору, когда второй самолет врезался прямо в Южную башню. Следующее, что всплывает в памяти: я в ужасе вижу на экране, как рушится Южная башня. Примерно через двадцать минут, не зная, что делать, я отважилась выйти на улицу.
Разумеется, я совсем не была готова к тому, что ожидало меня внизу. Массы людей шли от башен на север, по Шестой авеню. Деловые костюмы многих, пару часов назад безукоризненные, теперь покрывала пыль. Мужчины несли портфели. Женщины были обуты в модные туфли на высоких каблуках. У телефонных будок выстраивались длинные очереди, потому что мобильные телефоны уже не действовали (линии проводной связи тоже скоро перестанут работать). А затем мы все увидели, как упала Северная башня.
Обрушение второй башни меня потрясло. С полчаса назад я смотрела, как исчезает первая. Мне было известно и то, что оба здания одинаковым образом пострадали от ударов в них самолетов. Не нужно быть опытным научным работником, чтобы сложить два и два: конечно, вторая башня тоже обвалится. Однако я была не в состоянии спрогнозировать предсказуемое развитие событий (был ли это еще один пример склонности человека не верить в наихудший сценарий? Или, может, я просто растерялась?). На самом деле туча пыли с обломками распространилась настолько далеко, что я даже не совсем понимала, чему являлась свидетельницей. Это рушится вторая башня? Или соседний жилой дом? Казалось, что здание падает всего в нескольких метрах от меня, хотя оно находилось на расстоянии трех километров.
За годы моей жизни в Нью-Йорке произошло много ярких событий, но тот краткий миг в 10:28 11 сентября 2001 года в моем мозгу стоит особняком. Оседающая башня, люди вокруг кричат от ужаса, мужчина справа от меня, дама в алом платье на другой стороне улицы, тучи пыли и теплые лучи солнца. Говоря словами «крестного отца» экспериментальной психологии Уильяма Джеймса, «впечатление может быть настолько волнующим, что практически оставляет шрам на мозговом веществе»
[256]. Кажется, что это был тот самый случай. Или вовсе не «кажется», а так и есть?
Хотя вы легко убедите меня, что я не очень хорошо помню происходившее в прошлую среду, сделать это в отношении моих воспоминаний об 11 сентября, теперь уже давних, будет очень затруднительно. Тем не менее я собираюсь предположить, что, возможно, они не совсем точны.
12 сентября 2001 года психологи Дженнифер Таларико и Дэвид Рубин собрали группу из 54 студентов Университета Дьюка и попросили их записать, как они узнали о терактах 11 сентября. Кроме того, им было предложено описать все, что они делали накануне, 10 сентября 2001 года. Таким образом, ученые получали, как говорят психологи, «контрольные условия» – точку отсчета, относительно которой можно сравнить уровень забывания фотографических воспоминаний. 10 сентября, накануне террористической атаки, у большинства студентов был обычный заурядный день. Они делали то, что делают студенты по понедельникам, – ходили на занятия, сидели в библиотеке, стирали одежду и выпивали с друзьями.
Для сравнения воспоминаний часть добровольцев пригласили вернуться в лабораторию через неделю, других – через 42 дня и через 7,5 месяца. Всех студентов снова попросили записать, что сохранилось в их памяти об 11 и 10 сентября. Будут ли отличаться воспоминания об обыденных событиях от тех, что касаются терактов? Забудут ли их быстрее? Ответ был – «да»… и «нет».
