Арина брезгливо сбросила руку с плеча.
– Ах это вы тот самый шантажист? – выкрикнула она. – Это мерзко! И вы… мерзкий! Мама была права: мужики – уроды… вам верить нельзя!
– Я-то при чем? – завелся мужчина. – Это я со всеми подряд спал?
Арина захотела броситься на эту сволочь, расцарапать лицо, впиться зубами в руку, ударить… но что-то внутри лопнуло от злости, и она не могла пошевелиться. Но желание, видимо, было настолько сильным, что материализовалось. Что-то выскочило из-за спины Арины и врезалось в обидчика.
– Э? – От удивления хам сделал шаг назад. – Сдурел?
Его ударили еще раз.
Теперь Арина поняла, что это Тихон.
Бил он неумело, удары больше походили на пощечины, но на щеке красавчика остались царапины. «Надо ему ногти постричь», – отрешенно подумала Арина. Тихон замахнулся в третий раз. Мужчина очнулся и запрыгнул в машину с истошным криком:
– Поехали! Поехали! У меня поезд! В Москву! Поехали!
Арина поняла, что давно не дышала. Сделала глубокий вдох и выдох.
– Не все мужики уроды, – глухо сказал Тихон.
– А тебе откуда знать?! – Арина развернулась к нему и сжала кулаки.
Теперь она ненавидела Тихона за то, что он ударил красавчика. Она сама хотела. Это было ее право, а Тихон украл.
– Что ты про мужиков знаешь? – заорала Арина.
– Я не гей, – почти прошептал Тихон.
– Что ты там бормочешь?! – Арина орала все громче.
Краем глаза она заметила, что весь школьный двор на них пялится, но ей было плевать.
– Я не гей! – неожиданно заорал и Тихон. – Я натурал! И всегда был! Я ради тебя врал! Чтобы к тебе… чтобы с тобой! Я люблю тебя, ясно?!
Тихон тут же остановился и посмотрел ей в глаза.
Так было еще хуже. Арина не понимала, что ей делать с его отчаянием и надеждой. Она бросилась в школу.
Тихон развернулся и пошел куда глаза глядят.
* * *
Как прошел день, Арина не помнила. А вечером словно перенеслась в позапрошлый век. Оказывается, и сегодня реально собрать несколько сотен мужчин в смокингах и столько же женщин в вечерних платьях. Арина не удивилась бы, попадись ей на глаза кто-нибудь в напудренном парике и широком платье на кринолине, как из учебника истории.
Проход с дедушкой по фойе занял не меньше получаса. Все подходили, здоровались, выражали восхищение. Многие косились на Арину, а некоторым дедушка даже представлял ее:
– Моя внучка!
После этого интерес в глазах окружающих немного потухал, но все равно Арина чувствовала себя не очень привычно в фокусе всеобщего внимания.
– А кто все эти люди? – тихонько спросила она, когда они с дедом на секунду остались одни.
– Понятия не имею, – так же тихо ответил он и улыбнулся навстречу очередной даме в маленьком черном платье. – Добрый вечер, добрый вечер! Вы все так же прекрасны!
У самого входа в зал дедушка остановился и сообщил:
– Так… В зале моя жена… В смысле твоя бабушка. Твоей маме не обязательно знать, что бабушка тут, ладно?
Арина не особо удивилась. Судя по тому, что про бабушку от мамы она не слышала и ста слов за последние пять лет, мама не слишком горела что-то узнать про свою мать. А когда уселась рядом с подтянутой пожилой дамой (она тут, кажется, единственная была в джинсах и простой рубашке), вдруг вспомнила. Что-то веселое и светлое.
– Баба Таня! – сказала она.
Судя по ответной улыбке, бабушка тоже ее помнила.
Юбилейный концерт произвел на Арину странное впечатление. Когда выходили какие-то непонятные люди и читали по бумажке мертвые слова, она с трудом сдерживала зевоту. Но потом появлялись артисты и начинали танцевать. Места были элитные, центр партера, первые ряды – Арина в деталях видела каждое движение. И у нее захватывало дух. Трудно было поверить, что обычные живые люди без компьютерной анимации могут вытворять такое. И дело было не в сложности техники. Танец непонятным образом превращался то в любовь, то в одиночество, то в отчаяние, то в ликование.
А потом снова начались разговоры и поздравления от областного правительства. Арина обнаружила, что сидит на самом краешке кресла, подавшись всем телом вперед. Она смущенно сдвинулась к спинке, покосилась на бабушку. У той почему-то блестели глаза.
И наконец в самом финале вышел дедушка. То есть заслуженный артист всего на свете – Анатолий Ухтомцев. На огромный экран вывели фрагменты самых известных его балетов, и весь зал затаил дыхание.
* * *
Тихон шел и мысленно рисовал.
Вечерний город вокруг был серым и неприветливым. Тихону захотелось добавить в него красок.
Синие пятна – форма хоккеистов, которые идут играть свою ночную лигу. Желтые – светящиеся в ночи окна. За одним из них, например, сидит Артур. И ждет кого-нибудь в гости. Зеленый – его шапка, которую одноклассники закинули на крышу школы. Красный цвет – губы Арины.
Скоро он опять придет в школу как обычный человек. Никакого ореола загадочности, никакой избранности. В лучшем случае его перестанут замечать. В худшем начнут чморить, потому что неудачник. Даже гея из него не вышло…
Тихон зажмурился, потому что в глаза ему вдруг ударил яркий свет. Он огляделся.
Ноги сами принесли его к Центру.
И тут Тихон понял, что нужно делать. Он побежал. Со стороны он выглядел обычным подростком – бежал неуклюже, загребая длинными ногами, нелепо размахивая руками и роняя рюкзак.
У себя в голове он несся грациозной ланью, изящно касаясь носочками маленьких островков сухого асфальта.
– Крылья! Где мои крылья? – спросил он Светлану.
В воображении он легко проскользнул в дверь и произнес это высоким мелодичным голосом. На деле, взмыленный и всклокоченный, с трудом выдавил из себя эти слова.
– Они так и лежат за сценой, – сказала Светлана и покраснела.
Тихон ворвался внезапно и, если бы он мог обращать внимание на мелочи, заметил бы, что в кабинете был еще и директор Центра. И что не все директора Центров похлопывают своих подчиненных по спине с такой нарочитой небрежностью.
– Тихон! Возвращайтесь, у нас тут все изменилось!
Но Тихон не слышал, он бежал дальше. В воображении – легко преодолевая пролет за пролетом, в жизни – спотыкаясь о пороги и поскальзываясь на каменном полу.
В зале пели народники.
– Я на секундочку! – бросил Тихон.
А дальше он мгновенно нацепил свои крылья.
То есть дети минут десять во все глаза наблюдали, как нелепый подросток волочет странные декорации, потом, цепляясь всем и за все, с трудом водружает их на спину и, роняя все на своем пути, задевая стулья и еле протиснувшись в дверной проем, вываливается из зала.
