– Да ладно тебе, – оторопел Санек, – я ж так просто…
Тихон же ничего не мог сказать, он просто открывал и закрывал рот. До того как он объявил себя геем, Армен шпынял его вместе со всеми.
– Закрыли тему, – сказал Армен, – совсем закрыли.
И только когда он в эффектной тишине шел к своему месту, девятиклассники обратили внимание, что учительница литературы уже в классе. И что выглядит она странно. Как раз пропел звонок на урок, но она никак не могла начать говорить. А потом начала, но голос ее дрожал.
– Армен, я хочу поставить тебе пятерку, – сказала она. – Потому что, мне кажется, именно для этого я с вами и работала, чтоб такое услышать…
Учительница непедагогично шмыгнула носом.
– И на самом деле ваше поколение лучше нас, я не представляю, чтобы, когда я училась в школе, кто-то смог встать и признаться вслух, что он…
– Гей? – подсказал Армен. – Или армяшка?
Учительница мучительно покраснела.
– Сегодня у нас тест, – сказала она. – Я сейчас вам раздам листочки…
* * *
После второго визита к «целителю» Тихон почувствовал, что смертельно устал. Возможно, потому, что врач решил форсировать терапию и напоил Тихона – с разрешения его отца – какими-то настоями трав и задымил весь кабинет благовониями. А может быть, просто все накопилось. Никогда еще Тихону не приходилось так надолго оставаться в центре внимания.
И подготовка к показу в театре мод отнимала неожиданно много сил. Особенно утомляло, что приходилось шифроваться от отца: Тихон понимал, что устроит папочка, если узнает, что его «голубой» сын связался с миром моды. У Арины были те же проблемы, она шифровалась от мамы.
– Я ей никогда не врала, – грустно призналась Арина Тихону после очередной репетиции. – Вообще, прикинь? Даже если разбила что-нибудь. Или джинсы порвала. Или урок прогуляла. Наоборот, сразу к ней. А теперь… А ты? Врал?
– Отцу? – фыркнул Тихон. – Да ему до прошлой недели вообще на меня было плевать!
– Нет. Маме?
Тихон задумался. Пока у мамы жил, ей тоже было не до него, она больше занималась дочками. А потом… Правда пару дней назад мать позвонила, даже приглашала зайти поболтать.
И тут у Тихона родилась гениальная идея.
– А поехали – я тебя с мамой познакомлю! – предложил он Арине. – Домой идти неохота, опять к тебе – неудобно уже, и так каждый вечер…
* * *
Раньше, когда Тихон упоминал, что он переехал от мамы к отцу, Арина недоумевала. Она не понимала, как можно сбежать от мамы. Тем более, по рассказам Тихона, мама у него вполне адекватная. Но, посидев у нее дома буквально полчаса, многое поняла.
– А я тут жил, – сказал Тихон, глядя, как Арина пытается стряхнуть с джинсов крошки грифеля.
– Я тебе еще лучше картинку нарисую! – сказала Мелкая, преданно глядя в глаза Арине.
Конечно, у девочек были имена. Но Тихон звал их Мелкая и Немелкая. Пикантность ситуации была в том, что Немелкая была младше, хоть и на десять минут, но больше. А Мелкая, соответственно, старше, но худее.
Мелкая была очень похожа на Тихона, такой же эльф с длинными белыми волосами. И именно она мгновенно прилипла к Арине и начала рисовать для нее картинку за картинкой, стряхивая мусор от грифеля и ластиков прямо на себя и на все вокруг.
Немелкая же все время пыталась стащить какую-нибудь еду.
Мама Тихона смотрелась среди всего этого вполне гармонично. Восхищалась картинками одной, отбирала то хлеб, то сушку у второй и колдовала у плиты.
– Через полчаса будет ужин, ждем папу, – сказала Елена, когда Немелкая в очередной раз попыталась что-то схомячить.
– Ой, мы пойдем, наверное, неудобно, – зашептала Арина Тихону.
– Да ты что! – возмутилась мама. – Это ж такое счастье – вас кормить!
Запеканка, салат, пирог… Арина представить себе не могла, что столько еды можно готовить одновременно.
– У вас всегда так? – спросила она.
– Угу, – ответил Тихон.
Тарелки, кружки, салфетки…
– Я всегда мечтала о большой семье, – призналась мама, – вот чтоб как сейчас, четверо детей за столом. Лучше пятеро, конечно. Или…
– Ма-а-ам, – взвыл Тихон, – неужели тебе этих двух мало?
– Мало, – честно призналась мама, – мне и тебя мало. Так что приходи почаще. И Арину приводи. И еще кого хочешь. Вы же одноклассники, правильно я поняла?
– Угу, – сказали подростки хором.
– А еще мы вместе в одну студию ходим, – призналась Арина.
– Ой, – заволновался Тихон, – ты только отцу не говори! А то он и так…
– А что за студия? – полюбопытствовала мама.
– Ну… – Арина смотрела на Тихона, пытаясь по его глазам понять, что можно говорить, – там как бы театр, как бы мода, но Тихон, он как бы…
– Я рисую, – признался Тихон.
– Так это же замечательно! – обрадовалась мама. – Я очень рада, что ты опять рисуешь.
– Опять? – удивилась Арина.
– Когда он был маленький, он занимался, а потом…
– Потом родились эти и тебе стало не до меня, – мрачно сказал Тихон.
На кухне повисла неловкая пауза.
– А я красиво рисую? – спросила Мелкая.
– Очень, – сказала Арина. И подумала, что давно не видела вторую сестру. Заглянула под стол и обнаружила, что та тихонько ест лист капусты, который стащила со стола.
Арина прыснула. Немелкая показала ей кулак.
«Пусть ест, капусту можно», – одними губами сказала Елена.
И тут уж рассмеялись все, обстановка разрядилась.
А потом пришел Петр, помыл руки и уселся во главе стола.
Эту картину мама много раз описывала Арине, как самый страшный женский кошмар. Жена как обслуживающий персонал. Жена, которая мечется между столом и плитой. Жена, которая в переднике на кухне достает из духовки пирог. Но пирог был такой вкусный, а ужин получился такой веселый, что Арине быст-ро надоело ужасаться и она расслабилась. Девочки в присутствии папы вели себя почти чинно. Немелкая молча, но аккуратно наворачивала добавку, пользуясь ножом и вилкой, Мелкая вела светскую беседу.
А потом Елена предложила подбросить их домой. В машине Арину совсем развезло и она задремала, привалившись к Тихону.
«Хорошо, когда друг – гей», – подумала она, засыпая.
И мама Тихона посматривала на них в зеркальце заднего вида и улыбалась.
* * *
Арину высадили у ее дома. Она долго моргала, пытаясь понять, где она и зачем выходить из такого теплого места, где так удобно спать на ручках у Тихона.
Потом мама довезла сына до подъезда и поняла, что Тихон выбирается на улицу с большой неохотой. И не только потому, что снаружи так промозгло.
