— Теоретически — да. Но существовали разные уровни «добровольности». Иногда требовалось всего-навсего согласие двух врачей.
Илай почувствовал, как левый его висок начинает сверлить боль. За все годы, прожитые в этом городе, он ни разу не слышал об евгенических проектах. Оказывается, штаб-квартира евгенического общества находилась на Чёрч-стрит в доме 138, совсем рядом с церковью. Теперь там магазин, который торгует свечами и ладаном.
Ему вспомнилась старая Тула Пату, что ютилась в лачуге у самой реки. Они с мужем прожили вместе шестьдесят лет, но детей у них не было. Некоторые его дяди и тети с индейской стороны тоже по непонятным причинам остались бездетными. Неужели их стерилизовали?
Не исключено, что они даже не знали, какого рода процедуру над ними произвели.
В Комтусуке наверняка еще есть те, кто помнит, что здесь происходило в 1930-е годы. Участники дебатов, яростно обсуждавшие закон о стерилизации по ту или другую сторону баррикады. Жертвы, которые стыдятся рассказывать о том, что с ними сотворили. И проповедники генетического улучшения нации, которые молчат, ибо сознают свою вину.
Нынешний конфликт вокруг земельного участка Пайка — всего лишь один из отголосков тех давних событий.
Внезапно в памяти Илая ожило воспоминание. Ему лет пять, не больше. Вместе с матерью он стоит в очереди желающих записаться в начальную школу. Его темные волосы тщательно расчесаны мамой на пробор, от солнца печет макушку. Как и все прочие родители, мама держит его за руку. Но когда они подходят к столу, за которым сидит секретарь, она вдруг наклоняется, целует его в щеку и говорит, что подождет на улице.
«Я знала, что так будет лучше», — улыбается мама, когда он, благополучно записавшись в подготовительный класс, находит ее у школьных дверей.
Абенаки слишком хорошо помнили те дни, когда их называли джипси и считали кем-то вроде цыган-кочевников; такое не забывается.
Илай вытащил из коробки еще одну родословную таблицу.
— А что, если Пайк ничего не знал о происхождении своей жены? А она вдруг взяла и произвела на свет ребенка… который показался ему чересчур смуглым?
— И при этом она много времени проводила в обществе Серого Волка, потому что знала — он ее настоящий отец, — добавил Росс.
— Вполне вероятно, Пайк решил, что Сесилия родила ребенка от индейца, — кивнул Илай.
Для человека, который построил свою научную карьеру на доказательстве генетической неполноценности абенаки, подобное открытие стало настоящей катастрофой. Теперь становилось ясно, почему Пайк так спешно похоронил мертворожденную девочку. Более того, становилось ясно, почему он мог убить свою жену.
— А по какой причине евгенический проект был остановлен? — спросил Росс.
Шелби принялась рыться в документах.
— Причина самая простая — поборники евгеники исчерпали отпущенные им средства, — сказала она. — А потом в Германии пришел к власти Гитлер. Принятый им закон о предотвращении рождения потомства с наследственными заболеваниями базировался на американском образце. Полагаю, это отрезвило многих.
— И когда же этот закон был отменен в Вермонте?
— Штука в том, что он до сих пор не отменен, — пожала плечами Шелби. — В семидесятые годы Американский союз защиты гражданских свобод поднял вопрос о его отмене… Первоначальная формулировка закона была изменена… Но официально он до сих пор остается действующим.
Взгляд Илая, скользнув по расстеленному на полу бумажному листу, внезапно выхватил знакомое имя. Пиал Соммерс, женатый на Изабель Дюшамп, которая признана слабоумной. Их дети: Вайнона, Элла и Софи, умершая в возрасте семи лет. Элла Соммерс устроилась работать официанткой в один из ресторанов Берлингтона. Там она познакомилась со своим будущим мужем. Его звали Роберт Рочерт, и он был отцом Илая.
Пиал Соммерс происходил из семьи, где было семеро детей. Согласно этой таблице, лишь он один не страдал психическими заболеваниями, не имел криминальных наклонностей и сексуальных извращений. Короткая линия пунктиром указывала, что с материнской стороны у него было десять кузенов, младший из которых именовался Джон «Серый Волк» Делакур.
Стоило Россу приоткрыть дверь в спальню племянника, как тот оторвал голову от подушки.
— Ты еще не спишь? — спросил Росс.
Итан бросил взгляд в окно, за которым всходило солнце. Лучи его едва проникали сквозь плотные шторы. Он понял, что ему крупно повезло. Если бы Илай Рочерт не стал его покрывать, если бы мама не вернулась с работы позже обыкновенного и не привезла эту коробку, набитую старыми документами, вчерашний побег не сошел бы ему с рук.
— Знаю, что ты хочешь сказать, — вздохнул Итан. — Я не хотел, чтобы ты из-за меня дергался. — Опустив голову, он смотрел на одеяло, на котором были нарисованы крошечные машинки. Похоже, все в этом доме уверены, что он навсегда останется ребенком. — Но я больше не могу сидеть дома как привязанный. Тебе этого не понять. И маме тоже.
Росс опустился на край кровати и поставил на пол ноутбук, который принес с собой.
— Почему это ты считаешь меня таким непонятливым?
— Потому что ты прыгал с парашютом, играл в «кто первый свернет» на железной дороге, дрался с парнем, который ударил тебя ножом. В общем, всегда делал то, что хотел. Не то что я… Иногда я просыпаюсь и думаю: было б здорово убежать отсюда и бежать, пока земля не кончится. А потом понимаю, что никогда этого не сделаю. Буду гнить дома, пока не сдохну. Не лучше ли загнуться прямо сейчас?
Росс покачал головой:
— Знаешь, все эти прыжки и драки, о которых ты говорил, не доставляли мне особого кайфа. Просто иногда я впадал в такое отупение, что уже ничего не чувствовал. Требовались сильные средства, чтобы доказать самому себе — я еще жив. Булавочного укола было уже недостаточно, приходилось брать тесак для мяса.
— Понимаю, — выдохнул Итан. — Вот и мне нужен тесак. То есть хорошая встряска.
— Поверь, дружище, я отдал бы все, чтобы целыми днями сидеть дома, в тепле и безопасности, и знать, что за стенкой есть человек, которому я не безразличен. — Росс потупился и провел пальцем по машинке, нарисованной на одеяле. — Не надо мне подражать. Честное слово, я был бы рад, если бы мог измениться.
Внезапно Итан всхлипнул. Черт, в горле будто застрял скомканный носок! На глаза выступили непрошеные дурацкие слезы.
— Я бы тоже хотел стать другим, — пробормотал он. — Стать нормальным.
— Знаешь, такие парни, как мы с тобой, тоже необходимы. Ведь только сравнивая себя с нами, нормальные люди понимают, что они нормальные.
Итан улыбнулся сквозь слезы:
— Пожалуй, нам стоит держаться вместе.
— Отличная мысль, — кивнул Росс и поднял крышку ноутбука. — Как раз сейчас я рассчитываю на твою помощь.
Когда Илай, с грузом новых ночных кошмаров, вернулся домой, было уже три часа. В пять утра на карьере начались взрывные работы, но Илай, разбуженный грохотом, ухитрился сунуть голову под подушку и уснуть опять. Когда в половине седьмого в дверь позвонили, он с трудом поборол искушение прогнать раннего визитера, пальнув в сторону двери из револьвера. Лишь мысль о том, что подобная выходка будет стоить ему полицейского значка и кучи объяснительных записок, заставила Илая подняться с кровати.
