Подбегаю к Спенсеру и хватаю его за руку, но он отталкивает меня с такой силой, что я падаю. Резкая боль пронзает низ живота и отдает в спину.
— Прошу тебя, отпусти его! — кричу я.
Спенсер хватает Серого Волка за ворот рубашки и поднимает на ноги.
— Единственная причина, по которой я оставляю тебе жизнь, — не хочу пачкать руки о такую грязную тварь! — рычит он и тащит моего отца вниз по лестнице.
Бегу вслед, стараясь не обращать внимания на боль, которая скручивает позвоночник. Поскальзываюсь в луже крови, но мне удается удержаться на ногах. Спенсер распахивает дверь, чтобы вышвырнуть Серого Волка. На крыльце стоит Руби. Увидев окровавленного человека, она визжит и роняет сумку с покупками.
— Лия, идем со мной, — говорит Серый Волк, извернувшись в руках Спенсера.
Ребенок внутри меня сжимается, напоминая о том, что я должна ответить отказом.
— Не могу.
Спенсер дает Серому Волку пинка, тот кубарем летит с крыльца и падает лицом вниз.
— Если до завтра ты не уберешься из Комтусука прочь, мразь, будешь гнить в тюрьме до конца жизни! — грозит Спенсер. — Попрощайся со своим любовничком, Сисси!
«Он мне не любовник!» — хочу закричать я, но слова застревают у меня в горле.
Под презрительным взглядом Спенсера сгибаюсь пополам. Воды хлещут из меня потоком, в мгновение ока на полу натекает целое озеро.
* * *
Уменьшение числа лиц, страдающих различными физическими и психическими расстройствами, является безотлагательной необходимостью. Несомненно, к этому призывает гуманность… Проблемы, связанные с душевнобольными, инвалидами и криминальными элементами, не обходят стороной ни одно селение, ни один город и штат. Способно ли общество, значительная часть сил и средств которого уходит на содержание его дефективных членов, динамично развиваться и обеспечить себе счастливое будущее?
Г. Ф. Перкинс. Вопросы евгеники. Вермонтская комиссия по вопросам сельской жизни. Сельский Вермонт: программа на будущее, 1931
Теперь я знаю, что чувствовала моя мать перед смертью. В точности как она, я лопаюсь, словно перезревший арбуз. Невероятная тяжесть давит на низ живота. Страх перед тем, что произойдет дальше, мешает дышать. Боль, резкая, как молния, пронзает живот и спину, с каждой новой схваткой внутренности мои сжимаются все сильнее. Руби, испуганная не меньше моего, поскуливает в изножье кровати и беспомощно протягивает руки, словно готовясь поймать ребенка.
Но этому ребенку не суждено появиться на свет быстро. А мне не суждено легко уйти.
Схватки длятся одиннадцать часов. Все это время Руби не отходит от меня. Спенсер сидит в своем кабинете, накачивается виски. Не знаю, звонил ли он доктору Дюбуа. Ни о чем не спрашиваю, потому что боюсь услышать ответ, каким бы он ни оказался.
— Руби… — зову я, и она подходит ко мне. — Послушай… Ты обещала, что позаботишься о ребенке.
— Но вы сами…
— Нет.
Я знаю, что смерть близка: перед глазами у меня серая пелена, руки так ослабели, что я не могу пошевелить ими.
— Расскажи моему сыну обо мне. Скажи ему, что я его любила… Господи!
Очередная хватка заставляет меня умолкнуть. Мои внутренности скручиваются в спираль, я с усилием приподнимаюсь, чувствуя, что сейчас все произойдет.
— Руби, — шепчу я, — вот оно…
Серая пелена у меня перед глазами превращается в багровую, в ушах стоит шум океана. Мое тело лежит на полосе прибоя, волны боли уносят его, как песчинку, и душу мою наполняет восторг. Открываю глаза, надеясь увидеть мать, которая ждет меня на другом берегу, но вижу крошечное личико своего ребенка.
Своей дочери.
Я не сомневалась, что умру, дав жизнь ребенку. Не сомневалась, что рожу мальчика. Ни одно из этих предчувствий не сбылось. В течение одной бесконечно долгой секунды мой мир переворачивается.
Моя дочь кричит, и это самый сладостный звук на свете. Руби, перерезав пуповину, пеленает девочку и качает ее на руках. В комнату врывается Спенсер. От него исходит запах виски, глаза его покраснели и воспалились.
— Сисси! Бог мой, неужели все кончилось?..
Тут он замечает сверток на руках Руби.
— Мистер Пайк, познакомьтесь со своей доченькой, — говорит она.
— С доченькой?
Спенсер мотает головой, не веря своим ушам.
Протягиваю руки, и Руби подает мне ребенка. Думаю о собственной матери, которая не испытала этого блаженного мгновения. Теперь, когда я держу свою малышку на руках и ощущаю ее тепло, мне кажется невероятным, что я пыталась добровольно оставить эту жизнь, лишить себя возможности смотреть, как растет мое дитя. Не увидеть, как она впервые мне улыбнется, как она впервые встанет на неокрепшие ножки, как она впервые пойдет в школу. Не услышать, как она расскажет мне о своей первой влюбленности, о своем первом поцелуе. О, как я была глупа и безрассудна!
Прижимаю ребенка к груди, сознавая, что после восемнадцатилетних поисков наконец нашла свое место в этом мире. Мне хочется, чтобы этот упоительный момент длился вечно.
— Мы назовем ее Лили, — говорю я.
Спенсер подходит ближе и смотрит на нашу девочку, на ее личико — темное, как орех, и круглое, как луна, в точности такое, как у детей народа, к которому принадлежит ее дедушка.
Спенсер переводит взгляд на меня, и я чувствую, что взгляд его тяжел, словно камень.
— Лили, — эхом повторяет он и судорожно сглатывает.
— Спенсер, это вовсе не то, о чем ты думаешь, — лепечу я. — Этот человек, что приходил сюда… Серый Волк… В общем, он мой отец. Мой настоящий отец. Ты же знаешь, как работают законы наследственности. Именно поэтому она так выглядит. Но она твоя дочь, Спенсер, поверь мне!
Спенсер качает головой:
— Доктор Дюбуа говорил, что после родов у тебя может быть спутанное сознание… Надо позвонить ему, попросить приехать и осмотреть тебя. — Он берет ребенка у меня из рук и поворачивается к Руби. Лицо его неподвижно, взгляд непроницаем. — Думаю, Руби, тебе надо взять машину и поехать за доктором, — произносит он ровным спокойным голосом.
— Взять машину… — Руби ни разу в жизни не садилась за руль нашего «паккарда», но ей ясно, что со Спенсером сейчас лучше не спорить. — Да, сэр, — кивает она и выскальзывает из комнаты.
Спенсер направляется к дверям, ребенка он по-прежнему держит на руках.
— Нет-нет, Спенсер, отдай мне ее! — прошу я.
Он устремляет на меня долгий пристальный взгляд. Наверное, вся наша история прокручивается у него в голове, как фильм, который подходит к финальным кадрам. Глаза его блестят от слез. Он подвигает к кровати стул и садится, Лили он держит так, что я вижу ее личико. На губах его мелькает подобие улыбки. В какой-то момент мне кажется, что Спенсер наконец понял: семью связывают не узы крови, а любовь.
