Руби проглатывает слова, вертевшиеся у нее на языке, кивает и бежит к дому. Когда мы остаемся одни, Серый Волк подходит ко мне ближе и проводит пальцем по повязке на моей руке.
— Вы повредили руку, — говорит он. — Попали в аварию?
Отвожу взгляд в сторону и качаю головой.
Он по-прежнему смотрит на повязку, явно расстроенный:
— Я принес вам кое-что, защищающее от всех опасностей. Но вижу, опоздал.
Он достает из кармана кожаный мешочек, затянутый длинным шнурком. От мешочка исходит легкий аромат лета и запах самого Серого Волка.
— Черный ясень, болиголов, желтый венерин башмачок, — поясняет он. — Хорошо и для вас, и для него, — добавляет он, глядя на мой живот.
Он подходит ко мне и вешает мешочек мне на шею. На мешочке бисером вышита черепаха. Прячу его под платье. Мне кажется, что он жжет кожу.
— Кизи нд’аиб нидали, — произносит Серый Волк.
— Что это значит?
— Я здесь был.
Смотрю в лицо Серого Волка и верю каждому его слову. Его глаза внушают доверие, хотя взгляд их непроницаем. Когда все краски мира исчезнут, останется только черный цвет, цвет его глаз.
— Как на вашем языке «спасибо»? — спрашиваю я.
— Влиуни.
— Влиуни, — повторяю я и прикасаюсь к черепахе, вышитой на мешочке. — Как вам удалось меня найти?
Вопрос заставляет Серого Волка улыбнуться.
— Кто же в Берлингтоне не знает, где живет ваш муж?
— Это вы оставили на крыльце маленькие мокасины?
— Да. Для ребенка.
Он прислоняется к балке, поддерживающей крышу. Его темные волосы рассыпаются по плечам.
— Вам не следовало сюда приходить, — замечаю я.
— Почему?
— Это не понравится моему мужу.
— Я пришел не к нему, Лия, — усмехается Серый Волк. — Я пришел к вам.
Пытаюсь придумать удачный ответ, но в этот момент краешком глаза замечаю Руби, которая вынесла на крыльцо дома поднос с лимонадом и булочками. Мы идем к дому, мешочек с сушеными травами болтается у меня под платьем. На всем свете только мы с Серым Волком знаем о его существовании. Любопытно, почему он вот уже два раза назвал меня Лией, хотя я представилась другим именем?
* * *
Социальная жизнь так называемых старых американцев задает тон во всем обществе. Они являются столпами общества, и правила, которые они устанавливают, определяют социальные отношения и правила, которым следуют все прочие.
Элин Андерсон. Мы — американцы: изучение причин раскола в одном американском городе, 1937
Вилки звенят, касаясь тонких фарфоровых тарелок, нежный перезвон хрустальных бокалов подобен ангельскому пению. Мы с папой и Спенсером сидим за лучшим столиком в клубе Итана Аллена
[11]. Согласно общему мнению, именно отсюда удобнее всего любоваться закатом. Выглядывая из-за огромного букета роз, стоящего в центре стола, наблюдаю, как папа любезничает с женой Аллена Сайзмора, декана факультета естественных наук.
— Ну и когда же ожидается великий день? — с улыбкой спрашивает у меня Аллен.
Не сразу понимаю, что он имеет в виду роды.
— Думаю, еще не очень скоро, — замечает его жена, окинув оценивающим взглядом мой живот. — Помню, в конце срока я раздулась, как клещ, присосавшийся к собаке.
Мне нравится миссис Сайзмор, которая называет вещи своими именами. Она протягивает через стол руку и гладит мою ладонь:
— Не переживайте, Сисси. Все закончится быстрее, чем вы успеете испугаться.
— Закончится? — смеется ее муж. — Ты хочешь сказать — все только начнется? Спенсер начнет клевать носом на лекциях, потому что ночи напролет ему придется менять пеленки. Что касается Гарри, думаю, ему стоит повесить на дверях кабинета табличку: «Дедушка» — чтобы посетители сразу понимали, с кем имеют дело.
— Уверен, это будет идеальный ребенок, — заявляет папа. — Он унаследует мозги своего отца, а это означает, что у него хватит ума спокойно спать по ночам. А от мамы ему достанется красота, и, проснувшись, он очарует свою усталую няню.
— Няню? — поворачиваюсь я к Спенсеру.
Он бросает на папу сердитый взгляд:
— Предполагалось, что это будет для тебя сюрпризом.
— Но мне не нужна никакая няня!
— Дорогая, она будет нянчить не тебя, — шутит Спенсер.
За столом все смеются. Только я сижу потупившись, расстроенная и обиженная. Поднимаю глаза на Спенсера и нарочно протягиваю руку к бокалу так, чтобы рукав платья слегка задрался, обнажив повязку.
— О Сесилия… я вижу, вы поранились? — Как я и ожидала, миссис Сайзмор заметила бинт у меня на запястье.
— На самом деле… — начинаю я, но Спенсер поспешно перебивает.
— Сисси случайно обожглась о плиту, — сообщает он, взглядом приказывая мне не спорить. — Увы, порой она бывает очень неосторожна.
— Вы мне ничего об этом не рассказывали, — говорит папа, протягивая руку к моему запястью.
— Потому что это ерунда! — восклицаю я, отдергиваю руку и опрокидываю бокал с вином.
Каберне, красное, как моя кровь, заливает скатерть и мое платье.
Все начинают призывать официанта. Он появляется из-за деревянной перегородки, с пачкой салфеток в руках. Лицо его, широкое и смуглое, напоминает мне о Сером Волке. Он пытается промокнуть мое платье салфеткой.
— Ради бога, уберите руки от моей жены! — взрывается Спенсер.
Официант отскакивает как ужаленный.
— Это всего лишь платье, Спенсер, — говорю я и, повернувшись к официанту, киваю. — Влиуни.
У того глаза лезут на лоб от удивления, как, впрочем, и у всех остальных. Понимаю, что поступила неосмотрительно.
— В чем дело? — с фальшивым недоумением спрашиваю я, будто бы официант мог ослышаться. — Что вы себе позволяете? — Поворачиваюсь к сидящим за столом и добавляю: — Простите, но мне нужно в дамскую комнату.
Пересекая роскошный зал, ощущаю спиной взгляд официанта-джипси. Мне хотелось бы извиниться перед ним. Жаль, я не могу сказать ему, что хорошо понимаю: чем выше возносятся твои надежды, тем сильнее горечь разочарования.
* * *
Статистические исследования показывают, что Вермонт едва ли не лидирует по количеству жителей, имеющих различные физические и психические отклонения. Предполагается, что причина этого — значительный процент выходцев из Французской Канады среди населения штата.
