Внезапно у меня сладко замирает дух. Чувство такое, словно я вернулась в детство, опять стою на крыше нашего дома и ору на весь Комтусук.
— Разве он ничего не сказал вам? — спрашиваю я.
— О чем?
— О том, что сегодня у него встреча с профессором Перкинсом. — Пока что я говорю только правду. — Спенсер собирался оставить вам записку… но на него навалилось столько дел, что он, наверное, забыл и…
— Какую записку, миссис Пайк? — нетерпеливо перебивает Абигейл.
— Он хотел вам сообщить, что вместо него в Уотербери поеду я.
У Абигейл глаза лезут на лоб. Она слишком вежлива, чтобы выложить все, что она думает по этому поводу: у меня нет квалификации социального работника и то, что я родилась в семье ученого, вовсе не означает моей осведомленности в научных вопросах. Взгляд ее упирается в мой большой живот.
— Спенсер уверен, что эта поездка не будет для меня слишком утомительной, — поспешно добавляю я.
Эта фраза решает все. Абигейл даст руку на отсечение, но не станет оспаривать мнение Спенсера. Сжав губы в тонкую линию, она кивает и говорит:
— Ну что ж, поехали.
* * *
Вермонт нуждается в психиатрических исследованиях, которые позволят диагностировать все случаи психических патологий в пределах нашего штата, а также подвергнуть научному наблюдению всех лиц, имеющих криминальные наклонности или же страдающих различными зависимостями.
Эйса Р. Гиффорд. Отчет президента. Второй ежегодный доклад Вермонтского общества помощи детям, 1921
Государственную больницу для душевнобольных построили в Уотербери в 1890 году, так как психиатрическая больница в Братлборо к тому времени была уже переполнена. Главный врач доктор Стенли однажды обедал у нас. Это было в 1927 году, мне исполнилось тринадцать. Незадолго до этого доктор Стенли выступил в поддержку законопроекта о добровольной стерилизации. Помню его потемневший от пота крахмальный воротничок. Разговаривая со мной, доктор стоял слишком близко. Еще мне запомнилось, что он отказался есть брюссельскую капусту.
— …Вам может показаться, что хорея Хантингтона поражает только лиц с европейскими корнями. Но нет, эта болезнь, имеющая наследственное происхождение, встречается и у индейцев племени джипси, и у пиратов, — сообщает Абигейл, пока мы идем от стоянки к больничным корпусам.
По всей видимости, она смирилась с моим присутствием и даже решила меня немного просветить. Голос ее звучит спокойно, почти дружелюбно.
Мы подходим к дверям корпуса А, где находится женское отделение. Абигейл поворачивается ко мне, глаза ее горят.
— Любопытно, каково это — просыпаться рядом с мужчиной, у которого такие… такие смелые теории? — спрашивает она, и лицо ее становится таким же красным, как кирпичи, из которых сложено здание.
…В памяти всплывает картина: я пришла в офис евгенического общества на Чёрч-стрит — сообщить Спенсеру, что у нас будет ребенок. Открываю дверь его кабинета и застаю там мужа вместе с Абигейл. Она сидит на краю стола, положив ладонь на руку Спенсера, хохочет — видно, над какой-то его шуткой.
— Сисси! — восклицает Спенсер, увидев меня.
На лице его сияет улыбка, но я не знаю, кому она адресована — ей или мне…
Неожиданно дверь здания открывается, и нас буквально втягивает внутрь, как в вакуум. Конечно, ведь в аду не может быть воздуха. Медсестры в белых шапочках, напоминающих японских бумажных журавликов, двигаются бесшумно и словно не замечают пациенток — ни ту, что рыдает у справочного стола, ни ту, что бегает по коридору голая, с развевающимися волосами. На скамье сидит чумазая девушка, чуть старше Руби. Длинные рукава ее рубашки прикручены к деревянным перекладинам за спиной. Под скамейкой лужица — судя по всему, мочи.
— Мисс Олкотт!
Откуда-то появляется доктор Стенли в белоснежном халате. Интересно, как ему удается сохранять столь безупречный вид в подобной обстановке? Он подходит ко мне так близко, что я слегка напрягаюсь.
— Неужели я имею удовольствие видеть…
— Имеете, — говорю я и протягиваю руку. — Сесилия Бомонт-Пайк.
— Сесилия? Сисси! Вы стали совсем взрослой! — Он скользит взглядом по моему животу. — Вижу, вас можно поздравить.
— Спасибо.
— Сегодня миссис Пайк заменяет профессора, — поясняет Абигейл.
Доктор Стенли умело скрывает свое удивление:
— Превосходно. Что ж, пройдемте в мой кабинет, там будет удобнее разговаривать.
Он поворачивается и идет по коридору, Абигейл следует за ним, а я не могу двинуться с места. Пустой взгляд девушки в смирительной рубашке словно заворожил меня.
— Миссис Пайк! — оборачивается Абигейл. В голосе ее звучит легкое раздражение.
Усилием воли отворачиваюсь от девушки и пускаюсь за ними вдогонку.
Доктор Стенли, очевидно, уверен, что обо всем увиденном здесь я непременно расскажу Спенсеру. Именно поэтому он ведет нас в свой кабинет самым длинным путем. Кое-где в коридоре толпится так много пациенток, что нам приходится идти гуськом.
— Законодательное собрание штата недавно приняло решение о строительстве нового корпуса для женщин с острыми психическими расстройствами, — сообщает доктор. — Вы сами видите, как у нас тесно.
— Сколько больных сейчас содержится в вашей больнице? — спрашивает Абигейл.
— Девятьсот девяносто семь, — отвечает доктор Стенли, и тут взгляд его падает на какую-то девушку — одна сестра ведет ее за руку, а другая несет следом небольшой чемодан. — Уже девятьсот девяносто восемь. — Доктор распахивает дверь в просторную светлую комнату, где тоже многолюдно. — Я очень верю в трудотерапию. Праздные руки — угроза для душевного здоровья.
Женщины, сидящие за длинными столами, плетут тростниковые корзинки или собирают прищепки для белья. Они смотрят на меня и видят богатую даму в нарядном платье для беременных. Никто не догадывается, что я одна из них.
— Мы продаем наши изделия, — с гордостью рассказывает доктор Стенли. — А на вырученные деньги устраиваем для пациентов всякого рода развлечения.
Интересно, ставят ли они штамп на эти изделия? «Сделано по принуждению человеком, который не нашел себе места в реальном мире».
Главный врач подводит нас к запертой двери.
— К сожалению, не все наши пациенты способны к общению, — говорит он и с сомнением смотрит на меня. — Право, не знаю, стоит ли женщине в вашем положении…
— Я не из пугливых.
Чтобы доказать это, я сама открываю дверь.
И сразу жалею об этом.
Два здоровенных санитара стоят по обеим сторонам ванны, в которой сидит голая женщина. Они давят ей на плечи, заставляя погрузиться в воду. Успеваю заметить, что губы у женщины синие, а груди сморщенные, как сушеные яблоки. Из крана на ее голову льется сильная струя. Рядом с ванной — стол, на нем лицом вниз лежит другая женщина, верхняя часть ее тела покрыта простыней. Сиделка с огромной резиновой грушей в руках накачивает воду в трубку, введенную в задний проход пациентки.
