Вот что я думаю на этот счет: если бы не отчаянное стремление Гудини вступить в контакт со своей умершей матерью, он не ополчился бы на Марджери столь яростно. Он отрицал мир духов, потому что боялся: оказавшись там, он уже не сумеет вырваться.
Прячась в огромном платяном шкафу, я чувствую себя полной идиоткой. Увы, это единственное уединенное место во всем доме. Маленький карточный столик, который я сюда затащила, врезается мне в живот, но без него не обойтись. Я много читала о вращении столов, о том, что это один из способов вступить в контакт с духами. Конечно, было бы лучше, если бы за столом, соединив руки, сидело несколько человек. Но со Спенсером о подобных вещах не стоит и заговаривать, а как к этому отнесется Руби, я даже не представляю.
Шелковые подолы моих платьев гладят меня по плечам. Изо всех сил прижимаю к столу ладони, закрываю глаза и шепчу: «Мама…»
Внезапно чья-то рука касается моего живота. Подскакиваю на месте, но в следующее мгновение сознаю, что эта рука, точнее, крохотная ручка находится внутри меня. Ребенок решил напомнить о себе и отвлечь меня от занятия, которое кажется ему бессмысленным.
— Тише, — успокаиваю его я. — Мы пытаемся поговорить с твоей бабушкой.
О, если бы я смогла ее найти, если бы сумела отворить дверь в иной мир… тогда можно было бы надеяться на возвращение сюда после собственной смерти…
Несколько раз глубоко вдыхаю, чтобы сосредоточиться. Концентрирую на карточном столике всю свою энергию.
— Мама, если ты меня слышишь, дай знать.
Стол, на котором лежат мои ладони, остается совершенно неподвижным. Но я слышу какой-то скрип. Открыв глаза, вижу, что одна из дверных ручек шкафа поворачивается сама собой. Дверца приоткрывается, щелка становится все шире, в нее пробивается луч света, и возникает женская фигура.
— Миз Пайк! Бога ради, что вы здесь делаете? — с удивлением спрашивает Руби.
Сердце мое сильно колотится, и я не сразу могу ответить. Делая вид, что сидеть в шкафу — самое обычное занятие, спрашиваю:
— Что тебе нужно, Руби?
— Вы собирались на ланч с профессором… надо спешить, а не то опоздаете.
Наш ланч… совсем из головы вылетело. Летом мы со Спенсером каждую среду после лекций устраиваем небольшой пикник на университетской лужайке. Сидим в тени дубов и болтаем обо всем на свете: о научных исследованиях Спенсера, о самых многообещающих студентах, о том, как назвать нашего будущего сына.
Руби уже сложила в корзинку виноград, холодное мясо, макаронный салат и рогалики с кунжутом.
— Спасибо, Руби, — говорю я и, прежде чем выйти из спальни, бросаю тоскливый взгляд на шкаф.
Сегодня Спенсер ушел на работу пешком — от нашего дома до университета всего три мили. Машину — «Паккард Твин-6» с 12-цилиндровым двигателем, предмет своей радости и гордости, — он оставил мне. У этого автомобиля есть так называемая дверца самоубийцы: если закрыть ее неплотно, она может открыться внутрь и выбросить вас на ходу.
Я уже обдумывала подобную возможность.
Спенсер читает лекции аспирантам в маленькой аудитории, насквозь пропахшей льняным маслом и философией. Он стоит на кафедре, жара вынудила его снять пиджак и закатать рукава рубашки. За спиной у него — экран, на который проектор отбрасывает изображения человеческих черепов.
— Обратите внимание на разницу между долихо- и брахицефалами. Черепа представителей негроидной расы могут относиться к обоим типам, — поясняет Спенсер, — но все негроиды имеют признаки обезьяноподобия — выступающую челюсть, приплюснутый нос. Все это свидетельствует о деградации расы.
Вверх взметнулась рука.
— Насколько они примитивны? — спрашивает студент.
— Они подобны детям, — отвечает Спенсер. — Как и дети, обожают яркие цвета. Как и дети, быстро проникаются симпатией к другому человеку. — Он смотрит на часы, висящие на стене, потом замечает меня, и в глазах его на миг вспыхивают радостные огоньки. — На следующей неделе мы поговорим об отличительных особенностях пяти рас, составляющих человечество, — сообщает он, пока студенты встают и собирают книги, затем подходит ко мне, улыбаясь. — Чем я заслужил подобную честь?
— Сегодня среда, — напоминаю я. — День нашего пикника на лужайке.
В подтверждение своих слов я показываю ему корзинку с едой, которую до сих пор прятала за спиной.
Спенсер озадаченно сдвигает брови:
— Черт, Сисси, сегодня мне назначил встречу Генри Перкинс. Боюсь, у меня не будет времени для пикника.
— Ничего страшного. Я понимаю, дела прежде всего.
— Ах ты, моя умненькая девочка, — говорит он и поворачивается, чтобы уйти.
— Спенсер! — окликаю я. — Может, мне стоит тебя подождать?
Но он не слышит или делает вид, что не слышит. Напевая себе под нос, ставлю корзинку на пол и подхожу к кафедре. Каблуки мои клацают, точно зубы, я отбрасываю на экран нелепую бочкообразную тень. Вытягиваю руку и складываю пальцы так, чтобы на экране появился силуэт волка. Заставляю его открывать и закрывать пасть на фоне брахицефалического негроидного черепа.
— Миссис Пайк?
Застигнутая врасплох, резко поворачиваюсь и встречаю удивленный взгляд Абигейл Олкотт. Этой большеглазой женщине под тридцать, она работает в Управлении социального обеспечения. На ней строгий деловой наряд — узкая синяя юбка и белая блузка со складочками на груди. В последнее время она часто встречается со Спенсером, они обсуждают материалы евгенического общества, которые она использует в своих исследованиях. По роду своей деятельности она обязана определять, какие из деградирующих семей еще могут возродиться, а какие необходимо подвергнуть действию нового закона о стерилизации.
— Привет, Абигейл! — говорю я как можно непринужденнее.
Впрочем, держаться непринужденно у меня не получается — все-таки она старше и, в отличие от меня, закончила университет, а не какую-то дурацкую закрытую школу для девочек.
— Профессора здесь нет? — Абигейл окидывает взглядом аудиторию и бросает взгляд на свои наручные часы. — Мы с ним договорились съездить сегодня в Уотербери.
Значит, я не единственная женщина, планы которой нарушил Спенсер. Интересно, чем они собирались заниматься в Государственной психиатрической больнице? Представляю, как она идет рядом с моим мужем и они с увлечением плетут кружево научного разговора. Абигейл знает так много умных слов, она может собрать из них целый букет и преподнести Спенсеру. Против такого подарка ему трудно будет устоять. Увы, тут я не могу с ней тягаться — в отличие от Спенсера и папы, я плохо разбираюсь в евгенике. Конечно, было бы здорово за обеденным столом поразить их каким-нибудь умным высказыванием, которого от меня никто не ожидал. Так и вижу лица этих ученых мужей: в их глазах потрясение, уважение… Но, увы, вряд ли я сумею изречь что-нибудь, достойное их внимания.
