Cлучается, днем переулочным
катают больное дитя.
Столкнешься со взглядом придурочным,
и слезы задушат тебя, –
так бродится зябко в тиши ему,
как если б он был обращен
всей нежностью к Непостижимому,
отвергнут и тут же прощен.
Три года назад у Брайана нашли опухоль Вильмса. Его прооперировали, провели курс химии и радиотерапии. Среди педиатрических раковых заболеваний нефробластома Вильмса считается одним из самых благоприятных: она хорошо поддается лечению и в большинстве случаев вылечивается. Вот и лечение Брайана прошло успешно, болезнь ушла, и можно надеяться, что не вернется.
3
Петронила Делеонмора. Никто из обслуживающего персонала больницы не мог запомнить ее фамилию, сокращали до Делеон, а тут она возьми да поменяй свою длинную фамилию на еще более длинную: Делеондерозарио. Говорит, «дерозарио» – это по мужу. Хорошо бы ее разбить, эту фамилию, на несколько частей. Обособить приставки. Или хотя бы дефис где-нибудь поставить. Но нет, у нее все слитно. Не сразу поймешь, что это две фамилии. Де Леон – Де Розарио. Как у испанских аристократов. Муж, сеньор Де Розарио – сухопарый человек с полным комплектом золотых зубов. Он носит широкополую шляпу, как у мариачи, и ковбойскую куртку с бахромой. Сама же Петронила – круглая, как шарик, старушка семидесяти пяти лет. Они – из Доминиканской Республики.
В американских госпиталях бытует выражение «часто летающий пассажир». Так называют хронических пациентов, для которых больница – второй дом («Так в тюрьму возвращаются в ней побывавшие люди, и голубки – в ковчег»). Диабетики, астматики, сердечники, почечники, «серповидники» (страдающие серповидноклеточной анемией). Или – алкоголики, шизофреники, люди с биполярным расстройством. Словом, все, кто живет от обострения до обострения. В онкологии тоже есть свои «часто летающие». Есть, как известно, раковые заболевания, от которых – даже при наличии очагов по всему телу – не сгорают за несколько месяцев, а тлеют годами. То вспыхнет, то погаснет. До поры до времени «огнетушитель» работает, и рак с метастазами ведет себя как хроническое заболевание. Такова множественная миелома, таковы в определенных случаях рак простаты, щитовидки, молочной железы – те, что дают метастазы в кости. Я облучаю (тушу) то один, то другой очаг. Резюмирую план лечения: «На этой неделе будем лечить плечо, на следующей – займемся бедром, потом – крестец на очереди… Словом, считайте, что я – ваш костоправ».
Петронила – тоже из «хронических», хотя у нее рак легких, который, как правило, расправляется с человеком куда быстрее. Два года назад я облучал ее метастаз в позвоночнике; год назад – средостение, где опухоль давила на трахею; три курса стереотаксической радиохирургии на мозг, потом – опять позвоночник… От химиотерапии она отказывается. Да и не даст ей никто химию: у нее и медицинской страховки-то нет. А вся радиация – чистая благотворительность. «Интересно, – говорит мой ассистент Раким, – вот мы ее лечим, используя самые сложные, новые и дорогие методы, и небось все бесплатно, да?» Я подтверждаю: так и есть. Из тех, у кого есть хоть какие-то сбережения, медицинская система способна высосать все до последней капли. Но тех, кто гол как сокол, у нас лечат бесплатно, на то есть специальные программы помощи. Фактически за лечение Петронилы мне не платят ни копейки. «А ведь она и не осознает поди, как ей повезло, – продолжает Раким. – Как вообще такие люди живут?»
Я тоже плохо себе представляю, как живет Петронила. На прием с ней всякий раз приходит целый табор испаноязычной родни: дети и внуки. Ни у кого из них нет ни документов, ни работы. Вероятно, все ютятся в одной комнатушке. Однажды мы в течение целого часа обзванивали аптеки, ища самую дешевую, – ту, где лекарство, которое я выписал Петрониле, стоило бы меньше десяти долларов. Оказалось, в большинстве аптек такого препарата вообще нет, даже не слыхали о таком. И неудивительно: это – лекарство от тропической паразитарной инфекции, которую я последний раз видел, когда работал в Гане. Если бы не мой африканский стаж, никогда бы не опознал у Петронилы эту болячку.
Все они – и Петронила, и муж в широкополой шляпе, и бесчисленные дети-внуки – из какого-то другого мира, не менее диковинного, чем тот, с которым я соприкоснулся в Африке, и столь же непредставимого. Какой была ее жизнь в Доминиканской Республике? Чем она там занималась? Как выглядела в молодости? Старость, болезнь и эмиграция – эта смесь всех способна уравнять, сделать безликими, непохожими на себя и похожими друг на друга. Требуется стать «часто летающим пассажиром», чтобы обрести лицо в глазах тех, кто не знал тебя прежде. Но теперь я знаю, помню, выговариваю ее две фамилии, слипшиеся в одну. Общаюсь с ней через переводчика – испаноязычную медсестру Марлени.
Петронила собирается домой. В Доминиканскую. Обещает своим детям: «Съезжу на месяц-другой и вернусь». Но в разговоре с Марлени как-то призналась, что едет домой умирать. «Я ведь не дурочка, все прекрасно понимаю». И про дорогостоимость лечения понимает. Меня она называет «ми амор». Говорит: «Спроси, Марлени, у ми-амор-эль-доктор, любит ли он сыр». Люблю, почему бы и нет? «Ага, – оживляется Петронила, – в таком случае я привезу тебе из Доминиканской много-много сыра. У меня младшая сестра на сырной фабрике работает».
Незадолго до ее отъезда я провел еще несколько сеансов стереотаксической радиохирургии, пытаясь убрать максимальное количество метастазов, которые могли бы в скором будущем причинить ей боль. «На первое время должно хватить. А когда надо будет, вы вернетесь, и мы еще облучим». Она кивает – в знак того, что возвращаться не собирается, но, как и я, не хочет слезных прощаний (хватит того, что сеньор Де Розарио уже развел сырость). И снова звучит тема сыра. «Будет, будет тебе сыр, отплачу за добро, привезу целую сырную голову», – говорит Петронила, и в ее сознании это обещание как-то уживается с намерением больше не возвращаться в Нью-Йорк. Не вернется, но сыр непременно подарит – в этой ли, в следующей ли жизни. И действительно: через полтора месяца пришла посылка из Доминиканской Республики. По словам Марлени, сыр уплетали всем отделением. Сам я в это время был в отъезде, и к тому моменту, как я вернулся, от гостинца осталась только упаковка, на которой было выведено «Miamoreldoctor». Все в одно слово.
январь 2017 – апрель 2018
Анирвачания
Нью-Йорк – Нью-Дели
Шри Аппани
Человек, который долго не спал и никак не может уснуть, закрывает глаза, надавливает кончиками пальцев на опущенные веки, и замкнутому взгляду предстает световая паутина, похожая на гигантский отпечаток пальца. Почему именно паутина? Веданта учит, что абсолютный субъект Атман подобно гигантскому пауку выпускает из себя нити гун; так возникает майя, паутина иллюзий, опутывающая все мироздание. Все иллюзорно, повторяет философ Шанкара, в мире нет ничего кроме безграничного, безличного Брахмана. Причина и следствие суть одно и то же. Сатьям гьянам анантам Браман. Спи, и пусть тебе снится бенгальский тигр, и пусть он заставит тебя проснуться от страха. Знай, что мир – это снящийся тигр. Иллюзия, благодаря которой сознание может пробудиться к реальности. Но, возражает философ Рамануджа, для того чтобы мы испугались тигра во сне, должен существовать и реальный тигр. Значит, в мире есть не только субъект, но и объект. Что же тогда нам сказать о той паутине, реальна она или нет? Она ни то ни се, отвечает философ Шанкара. Ни да ни нет, ни сат ни асат. Она – анирвачания, необъяснимое. Понять нельзя, можно только запомнить.
