Вторая история об этих мятежницах-гомосексуалках из подпольного абортария гласила, что восьмая из них, женщина не из нашего района, но умная, знающая координаторша из городской дочерней организации, которая посещала наших женщин раз в две недели – чтобы подбодрить, воодушевить усердием, женщина, приносившая каждый раз горы брошюр по многочисленным женским вопросам, – принадлежала к религии, исповедовавшейся другой стороной и к тому же была из «заморской» страны. Обычно это не вызвало бы протестов, это было вполне приемлемо, потому что она, во‐первых, была женщина, а значит, ее значение как потенциальной угрозы районному военизированному подполью было куда менее серьезным, чем если она была мужчиной. Во-вторых, ее приглашали семь местных женщин, что обычно считалось достаточным поручительством и рекомендацией. Но поскольку этих конкретных женщин и самих по себе вряд ли можно было считать нормальными, любое их приглашение не могло идти ни в какое сравнение с приглашением, исходившим от кого-либо другого. А это означало, что восьмой женщине нельзя было и дальше позволять входить в район, по крайней мере до проведения строжайшей ее проверки. В конечном счете предупреждали слухи, она ведь может оказаться на самом деле не женщиной по женским вопросам, не феминисткой, а какой-нибудь скользкой агентшей-провокаторшей, работающей на ту страну? После некоторых преувеличений и обычного слухораспространительства она, естественно, превратилась в шпионку. В глазах сообщества и, конечно, в глазах военизированных эта восьмая женщина стала врагом, присланным, чтобы поймать в ловушку доносительства наших семерых наивных и глуповатых женщин. И вот вечером в одну из сред неприемники нагрянули в сарай, чтобы увести ее. Они ворвались внутрь – в хеллоуиновских масках, балаклавах, с пистолетами, некоторые из них по своей власти и статусу стояли достаточно высоко, а потому не скрывали лиц, – но нашли там только семерых наших женщин в шалях и тапочках, они пили чай с булочками и обсуждали с простодушной серьезностью последствия кровопролития, учиненного йоменами в девятнадцатом веке во время бойни при Петерлоо, когда пострадали сотни детей и женщин. На стенах по всему сараю были развешаны сразу же обращавшие на себя внимание – и на мгновение ошеломившие неприемников – огромные, размером больше чем в натуральную величину плакаты с вдохновляющими изображениями чудо-женщин настоящего и прошлого, провозвестниц феминизма: Панкхерсты, Миллисент Фоссет, Эмили Дэвисон, Ида Белл Уэллс, Флоренс Найтингейл, Элеонора Рузвельт, Гарриет Табмен, Мариана де Пинеда, Мари Кюри, Люси Стоун, Долли Партон – женщин такой закалки, – но никакой восьмой женщины они не увидели, потому что остальные семь внимательно ловили слухи, ходившие по нашему району, предупредили их сестру об этой неминуемой опасности и попросили ее убедительными словами не приходить. Тем не менее, оправившись от мозгового шока при виде других женщин-великанш из прошлых времен, неприемники, посетившие в этот момент нашу семерку женщин, в поисках восьмой женщины обыскали крохотный сарай, на что у них ушло не более секунды. Потом они предупредили женщин с проблемами, чтобы больше не впускали ее сюда, потому что они ее убьют как шпионку, а их, женщин, строго накажут за пособничество и помощь той стране. Но, вероятно, из-за растущего самосознания, которое породило настроение уверенности и собственной правоты, что-то защелкнуло внутри у этих женщин с проблемами, и они неожиданно заявили, что не будут. Они имели в виду, что больше не будут подчиняться диктату, что, хотя восьмая женщина, вероятно, больше не придет, потому что неприемники уничтожили все, но если она надумает прийти, то они не только не откажут ей, но открыто встанут рядом с ней, а неприемники могут идти ко всем чертям. Стороны обменялись всякими словами, от неприемников последовали новые угрозы, а от женщин с проблемами – красноречивые обвинения в адрес системы их «патерналистской педагогики». Наконец, семь женщин сказали: «Только через наши трупы», копая на несколько фаталистический манер собственные могилы, что, конечно, только играло на руку неприемникам. В отличие от традиционных женщин в нашем районе, которые, случалось, инстинктивно объединялись и восставали, чтобы положить конец какой-нибудь вышедшей за грани разумного политической или местной проблеме, эти семь женщин – какими бы отважными они ни были в этот вдохновенный момент противоборства с неприемниками, – не составили и не могли составить такую же жесткую критическую массу. Поэтому они сказали: «Через наши трупы», на что неприемники ответили: «Хорошо. Пусть через ваши трупы», и если бы не традиционные женщины, включая и маму, до которых дошел слух, после чего они вовлеклись в это дело, то нашу конкретную дочернюю организацию международного женского движения пришлось бы закрыть ввиду неожиданной и насильственной смерти всех ее членов. Как и водилось, нормальные женщины района все же прослышали о том разговоре, объединились еще раз и предприняли некоторые действия. И это несмотря на то, что они решили для себя не иметь никаких дел с тем, что было по своей сути безжалостной машиной убийств, созданной неприемниками, но их вынудила к тому ходившая в сообществе третья история, связанная с этими докучливыми женщинами с проблемами, которые оказывали отрицательное и раздражающее действие на самих традиционных женщин.
Женщины всегда нарушали комендантский час. Это относилось к традиционным женщинам, потому что до недавнего времени не было никаких новомодных отделений объединившихся женщин. Нарушение комендантского часа происходило потому, что терпение традиционных женщин натянулось до предела. Их терпение не выдерживало чрезмерной усталости, чрезмерных испытаний, и его, терпения, отказ был бы направлен на любую группу мужчин любой религии, по любую сторону моря, которая устанавливает правила, нормы, выходя за границы своих полномочий со своими правилами и нормами, предполагая, что все остальные – имея в виду женщин – будут мириться с нелепостями тех глупостей, которые родились в их головах как целесообразные. По существу, это была ментальность коробки с игрушками, игрушечного поезда на чердаке, игрушечных солдат на игрушечном поле боя, а в случае государства и военных, конкретная любимая игрушка, которую они часто извлекали из коробки, называлась «комендантский час», подразумевавший, что если ты его нарушишь без разрешения после восемнадцати часов, а иногда и после шестнадцати часов, то без всяких исключений, невзирая на лица, тебя пристрелят без предупреждения. Так что иметь дело с собственной конкретной ветвью военизированного подполья со всеми их нервозными правилами и педантичными ожиданиями было не сахар. Но когда при этом нужно было учитывать и требования другой стороны, с их не менее нелепыми жуками и тараканами, то не было никаких сомнений, что в таких обстоятельствах терпение традиционных женщин иссякнет. И оно иссякло, потому что жизнь продолжалась – детей нужно было кормить, подгузники – менять, работу по дому – работать, покупки – покупать, политические проблемы – с максимально возможной элегантностью обходить или улаживать другим способом. И вот терпение у них иссякло, и они, объединившись и, невзирая на все замыслы полицейских и военных, невзирая на все их излюбленные штрихи к тактическим изыскам и запланированным действиям, предшествующим выходу с винтовками и мегафонами, чтобы обеспечить безусловное соблюдение комендантского часа, эти женщины нарушили комендантский час – они сняли свои фартуки, надели пальто, шали, шарфы и – с уже запущенным сарафанным радио – сотнями и по договоренности вышли из своих домов без всяких разрешений и после восемнадцати часов или шестнадцати часов, запрудили тротуары, улицы, все клочки запретной территории комендантского часа, плотно распространились повсюду. И не только они. Они взяли с собой детей, вопящих младенцев, домашних любимцев всех дворовых пород, кроликов, хомяков и черепах. Кроме того, они катили перед собой коляски, несли вымпелы, знамена, плакаты и кричали: «КОМЕНДАНТСКИЙ ЧАС ОТМЕНЕН! ВЫХОДИТЕ ВСЕ! КОМЕНДАНТСКИЙ ЧАС ОТМЕНЕН!», приглашая всех жителей района, кто еще сидел у себя дома, выходить на улицу, чтобы все могли поучаствовать в этой акции сопротивления, и пока каждый раз, когда традиционные женщины делали это, когда они обращались к здравому смыслу, полиция и военные обнаруживали, что последний введенный ими комендантский час отменялся прямо у них на глазах. Стрелять во всех женщин района, детей, в коляски, аквариумных рыбок и во все прочее, рубить их саблями, как бы у кого ни чесались руки, выглядело бы нехорошо, выглядело бы плохо, сексистски, неуравновешенно не только на взгляд критически настроенных своих медиа, но и в глазах международных медиа. И тогда комендантский час отменялся, военные и власти снова заглядывали в свои коробки с игрушками – может быть, там найдется что-то еще, а традиционные женщины – после некоторого обязательного размахивания знаменами, пикетирования, силовых протестов и интервью – спешили домой, за считаные секунды освобождали улицы, чтобы поскорее вернуться к себе и приготовить вечерний чай.
