– Петь! – ласково окликнула Летиция. – И где ты опять летаешь? Что с лицом? Откуда такое скорбное выражение? На тебя такое впечатление произвёл концерт? Что-то раньше такого не случалось! Стареешь, что ли?
Она смеялась и поправляла жемчужную ниточку. В такие минуты она была самая что ни на есть красавица. Пётр считал, что у неё своя красота, неброская, неочевидная, проявлялась как переводная картинка, стоило ей только заговорить, сопровождая всё необыкновенной улыбкой, тёплым взглядом и неторопливым движением рук.
Их разделяла дочка, но что-то ещё, в чём он не желал признаваться. Со Светой у него была близость, без нежности, ласки, порой непристойная, от чего часто становилось неприятно, но он снова и снова хотел повторить эти ощущения. С Лютиком ничего подобного не было, появилось некое стеснение, совсем неестественное состояние двух людей, проживших столько лет вместе. Если бы в его жизни не случилась Светлана, никогда бы не пришло в голову анализировать и давать оценку их отношениям с женой, всё до невозможного казалось отличным.
Свояченица улетала утром. Петя откланялся и пошёл спать, обещая по возможности встать пораньше и ещё раз попрощаться.
Будить его никто не стал, Лютик закрыла за сестрой дверь, выпила кофе и уже хотела прилечь минут на тридцать, но какая-то сила потащила её прямиком в Петин кабинет. На полу в укромном месте стоял порт фель. И как она только его заметила?
– Вот зачем туда засунул?! – заворчала Летиция.
Портфель был непривычно набит.
– Ну что там у него? – она, не задумываясь, открыла и увидела свёрток.
Край свёртка был надорван, и оттуда виднелся кусочек розового капрона. Летиция в растерянности стояла над портфелем, не зная, что делать. Она не раз наводила в нём порядок, меняла халаты, но то, что она обнаружила, вызывало интерес, и она не понимала, как поступить.
Может, Петюша готовит ей какой-нибудь сюрприз? Но ему доподлинно известно, что розовый она терпеть не может. Так что это может быть?! Не осознавая, что ей движет, она осторожно достала свёрток и медленно начала разворачивать. Это было маленькое детское платье. У неё было что-то подобное в детстве, только из натурального шёлка, а не из синтетики. Зачем? Может, кому-то из сослуживцев? Всякое бывает! Сослуживцев?! Он бы точно посоветовался или поручил ей… И тут она вспомнила Свету, которая бесцеремонно заявилась к ней почти два года назад. Так это правда? Это его ребёнок? Или ничего не значащий подарок? Пётр говорил, что она больше в поликлинике не появлялась, скорее всего, родила и устроилась на другую работу. Вот совсем недавно был разговор – Летиция вдруг вспомнила эту странную женщину, и ей просто стало любопытно, как сложилась её жизнь… Что-то тяжёлое сдавило грудь, и закружилась голова. Хотелось побежать в спальню, растолкать мужа и заставить сказать правду, какой бы она ни была!
«От этого и поведение его стало необычным! И эти вечные вызовы допоздна, и по выходным до вечера нет дома. Такого же никогда не было!»
Почему она не подумала об этом раньше?! Отчего так слепо верила?! Он изменился, а она списывала на всё что угодно, но только не на это! Как бы он ни отнекивался, она не поверит! Тогда она заставила себя принять его слова за правду. Надо дождаться вечера и поговорить – спокойно, без надрыва и претензий… Срочно собираться и бежать из дома, иначе не выдержит!.. Не хотелось верить, хотелось получить разъяснения по всем вопросам. Ничего хорошего на этот раз она не услышит, слишком всё очевидно. Главное, чтобы Пётр не выкручивался и всё-таки нашёл в себе силы…
А если её подозрения оправдаются? Что, если это и есть самая настоящая правда? Светлана не врала в тот вечер, Летиция и тогда это почувствовала. Всё было настолько чудовищно несправедливо, вероломно, что она просто не захотела в это поверить.
Портфель был закрыт и стоял на том же месте, но свёрток явно разворачивали, и это могла сделать только Летиция, он сразу понял. Пётр тяжело опустился на маленькую старинную кушетку напротив окна и уставился в серо-сизое небо предрассветного Ленинграда. В квартире стояла тяжёлая тишина и лишь иногда слышался едва уловимый треск рассыхающейся от времени старинной мебели. Встать не хватало сил, он ничего не пытался придумать в своё оправдание. На этот раз он не сможет солгать, не захочет, не имеет права: «Господи, что я натворил! Как ей всё объяснить?! Она никогда не поймёт и вряд ли простит».
Позвонил Светлане. Та собиралась на работу. Извинился, что и сегодня прийти не получится, просил целовать Танюшу. Повесил трубку. Был уверен, сейчас начнётся истерика. Слушать Светины вопли был не готов, всё переносится на завтра.
– Дурак! Так проколоться на ровном месте! Значит, это судьба. Рано или поздно… Какая разница… Пусть уж сейчас! Что будет, то будет.
Толик был далеко, искать поддержки не у кого. Мама точно не поддержит, и, скорее всего, это разобьёт ей сердце.
Алла Сергеевна обожала невестку за её ум, деликатность и за отношение к Петеньке. Она всегда отмечала, что её сын не только нашёл хорошую жену, но и приобрёл настоящую семью в лице родителей Лютика. Особенно благодарна была, что не ставили различий между своей дочерью и её сыном. Для Петра, лишённого отцовского плеча, это было важно и бесценно.
Алексей, отец Петра, погиб в первый год войны. Она даже не смогла проводить его на фронт. Уехала с сыном в Ташкент по настоятельному требованию мужа. Уже были те, кто самостоятельно покидал Ленинград, хотя в то, что произойдёт потом, не мог поверить никто. Лёша работал в конструкторском бюро – молодой увлечённый архитектор. После тридцать второго года правительством был разработан план по переустройству Ташкента, и он по работе много раз бывал там. Появились друзья, кто-то и к ним в Ленинград в гости приезжал. Она мечтала посмотреть Среднюю Азию, очарованная его рассказами. Только спустя время поняла, что он просто спасал её и Петеньку, и все его заверения, что совсем скоро к ним приедет, были лишь для того, чтобы не отказалась.
Алла Сергеевна хорошо запомнила их последний день, когда они все вместе бродили по Летнему саду. Май, солнце, в беседке военный духовой оркестр играет вальс. Пете всего одиннадцать… Назад в Ленинград она вернулась только к середине 1946-го. Родители остались в блокадном городе, от эвакуации категорически отказались. После известия о смерти мужа думала, никогда не вернётся в город на Неве, так будет легче. Работала учительницей русского и литературы, как и дома. Вернулась из-за сына и матери, отец умер за две недели до её приезда. А родителей Алексея не стало ещё в первую блокадную зиму. Его сестра с двумя сыновьями погибла при эвакуации: попали под бомбёжку на Ладоге. Она не любила это вспоминать и матери запрещала, пока та жива была. Всё время вину свою чувствовала перед всеми, что столько страданий близкие перенесли, а она вроде как в стороне осталась. Одно утешало – Петю спасла.
После похорон Соломона Марковича Лютик предложила Алле Сергеевне переехать к ним, та отказалась – зачем менять уклад и носиться с пожилым человеком, жила как-то одна и проживёт ещё, сколько положено, обузой не станет, как бы тяжело ни было. Никогда не заговаривала о внуках – значит, судьба такая. Главное, в согласии живут, дорожат друг другом и её не забывают.
