– И за пациентами типа тебя.
– А что за мной следить. Вот он я! Весь на виду.
– Не скажите, Александр Михайлович, не скажите…
От Аркадия трудно было что-то скрыть. Он чуял, что всё вертится вокруг палаты номер 8, но что именно – никак не мог понять: то ли та женщина, то ли пациент, а может, и оба вместе.
Она появилась лишь поздним вечером в последний день перед выпиской Максима, была начисто простужена, и защитная голубая повязка закрывала пол-лица, от чего глаза казались больше и темнее, до краёв полные невыносимой тоски и сожаления. Он чуть не задохнулся от неожиданности, сердце сжалось, казалось, оно не выдержит этой муки и остановится навсегда.
– Я думал, больше не увижу тебя. А ты заболела, – ему захотелось подойти ближе, она поняла и отошла на шаг назад.
– Не подходи! Я боюсь заразить тебя.
– А Максима?
– И Максима тоже.
Сегодня она была терпелива и не реагировала на его язвительный тон.
– Он завтра выписывается. К обеду будут готовы документы, и мы покинем клинику. Я пришла попрощаться.
– Побудь со мной. Совсем немного. И сними эту чёртову маску. Я хочу тебя видеть.
Она послушно сняла, но не сделала ни одного шага навстречу, так и осталась стоять у самых дверей. Он понял: она чувствует, что значит для него. С её стороны это не было жалостью или уважением, это было то, что называется вопреки. Она боролась с собой, со своими иллюзиями, чем-то придуманным и в то же время влекущем и запретным.
– Останься со мной! Навсегда…
Он смотрел ей прямо в глаза, и его трясло, как в лихорадке. Александре передалось волнение, и она не могла оторвать взгляда, стояла как заворожённая, потом, опомнившись, быстро открыла дверь и выскочила на свободу. Он не мог остановить её, не мог приказать, потребовать – она не принадлежала ему.
Наступила такая пустота, которую Александр никогда ещё не испытывал, и она добивала его, разрушая до основания. Непонятно было, как он вообще смог выжить после подобного потрясения, и не потому, что ушла и отказала, а потому, что больше не увидит, не будет жить изо дня в день в надежде столкнуться с ней в коридоре больницы или ждать, пока она тихо постучится.
Утром забежал Аркадий. Александр выглядел уставшим, и на него трудно было смотреть.
– У меня к тебе просьба. Мне важно.
– Говори.
– Когда пациент из восьмой палаты – кажется, его зовут Максим – будет уходить из клиники, сразу сообщи мне. Только сразу, Аркаша. Это очень важно для меня. Ты слышишь? Очень важно.
Аркадий Соломонович уже ничему не удивлялся.
– Документы я подготовлю к часу дня. Значит, в 1:30, я думаю.
– Мне надо точно.
– Хорошо. Я наберу тебя или зайду. Да не волнуйся так. Сказал же, сделаю!
Александр ещё надеялся увидеть её, то и дело поглядывал на часы. Чёрные стрелки никогда не двигались так мучительно медленно. Может, сломались? Но они шли, вернее, незаметно ползли, обозначая время, которого не существует, которое придумали люди, и теперь сами стали его заложниками.
К 12:45 он осознал бесполезность своего ожидания и подошёл к окну. Деревья, словно стыдясь своей наготы, грустно качали ветками. Парковка во дворе клиники была наполовину заполнена машинами. Недалеко от входа припарковался чёрный «мерседес» и кого-то явно дожидался с минуты на минуту. Обернулся. Часы показывали 13:25. С силой упёрся руками в подоконник, во рту пересохло. Он так сосредоточенно вглядывался в окно, что не заметил, как в палате оказался Аркадий и встал рядом.
Сначала вышел человек с вещами, скорее всего, водитель, потом Саша с Максимом. Они долго стояли совсем близко друг к другу. Вдруг откуда-то с небес белой манкой повалил первый снег. Он медленно падал и быстро таял, не успевая коснуться земли. Максим что-то говорил, вернее, в чём-то убеждал. Она смотрела куда-то вдаль и казалась безучастной, потом с трудом оторвалась от него и медленно, не оборачиваясь, пошла в сторону улицы. Максим провожал Сашу взглядом, потом сел в машину, и она тронулась.
Аркадий не мог пошевелиться, застыл, не понимая, что делать дальше и стоит ли комментировать увиденное.
Александр, не говоря ни слова, подошёл к стене, где висели часы без циферблата, подвинул кресло поближе:
– Хочу снять их со стены.
– Зачем?
– Я заберу их с собой. Они мне необходимы.
Аркадий смотрел на него, не в силах понять, что происходит.
– Я перехожу в отделение химиотерапии. Я готов. Мне здесь больше нечего делать.
Саша попытался залезть на кресло, Аркадий отстранил его:
– Я сам. Ещё свалишься, еле на ногах стоишь. Ну что ты творишь?! И меня ещё впутываешь. Зачем они тебе нужны?
Часы висели на одном гвозде, и снять их не составило труда.
– Никогда не думал, что буду лазить по стенам и воровать часы в собственном отделении, – он протянул их другу.
Александр Михайлович сидел на кровати и прижимал к груди диск с чёрными стрелками. Рядом, вытянув ноги и засунув руки глубоко в карманы белого халата, примостился Аркадий Соломонович. Молчали. Александр взглянул на сникшего хирурга. Ему показалось, тот тоже изрядно схуднул за последнюю неделю. Стало смешно. Он улыбнулся и толкнул его плечом.
– Давай поможешь собрать пожитки? Если не будешь приходить каждый день, вернусь назад! Да куда ты, собственно говоря, денешься от меня?! – Сашка засмеялся, Аркаша следом, до слёз. – Ничего ещё не закончилось! Всё будет хорошо, потому что вопреки всему. Вот увидишь, Аркаша… Вот увидишь!
Глубина
Дверь парадной на Староневском, 128 медленно отворилась. Дверь была тяжёлая и со временем несколько просела, отчего поддавалась с трудом и сильно раздражала Степана. Сегодня он этого не заметил, только машинально отпустил крошечную ручку Томочки, и она испуганно схватилась всеми своими пальчиками за его куртку и с непонятной силой потянула к себе, как будто он может исчезнуть и она останется совсем одна.
Степан первый раз уходил из дома как есть: без вещей и с пятилетней дочкой, которую Зинаида, задыхаясь от злобы, порекомендовала прихватить с собой, коли такой умный. Скандалы дома были обычным делом, но привыкнуть к ним было невозможно, особенно когда он видел испуганные глаза Томика. Зина не стеснялась и при нём вымещать на дочери своё недовольство и вечное раздражение. Нетрудно было представить, что творилось без него!
Он познакомился с Зиной, ещё учась в Высшем мореходном училище им. Макарова на предпоследнем курсе. Совершенно случайно в трамвае уступил место хорошенькой голубоглазой блондинке со вздёрнутым носиком и аккуратными губками бантиком. Одета она была скромно, если не сказать бедно. Отношения завязались быстро, и она стала его первой, как и он для неё. Получилось всё неожиданно, само собой, он и в голове ничего подобного не держал.
