Вернулась на кухню, и по её побледневшему лицу Петя понял – что-то происходит, но спрашивать не стал, лишь вопросительно смотрел ей прямо в глаза. Беззаботная Танюша грызла грильяж в шоколаде, запивая чёрным чаем с лимоном, и придумывала, о чём бы ещё расспросить расчудесную Фею. Летиция то присаживалась к столу, то опять вставала, не находя себе места. Потом раздался громкий звонок в квартиру. Она, не говоря ни слова, как лунатик среди ночи, медленно пошла в прихожую. Открыла дверь. На пороге стоял Михаил. Одной рукой он прижимал к груди охапку таких же, как принёс Петя, белых роз, в другой держал увесистую дорожную сумку. Она удивлённо посмотрела на сумку:
– Ты куда-то уезжаешь?
– Нет, это мы сегодня вечером вместе уедем в Ригу на поезде. Я уже взял билеты.
– Мне на работу в понедельник…
– Значит, сделаем тебе больничный. Только хватит постоянно спорить, – он протянул букет и небрежно кинул сумку на пол, показывая, как он всё ещё злится на неё и до сих пор не может отойти.
– У меня гости… – тихо пролепетала Летиция и посмотрела в сторону кухни.
– Ну и отлично! Будем знакомиться, – тихонько отстранил её и пошёл первым по коридору.
Бесцеремонно протянул руку Петру, представился, подмигнул Танюше и по-хозяйски уселся на свободное место. Во всём его поведении чувствовался протест, он вредничал и вёл себя дерзко, как мальчишка, не узнавая сам себя.
Пётр по-дурацки ёрзал на стуле, и старался больше не смотреть на Лютика, и до конца не понимал, что происходит, – только то, что этот Михаил явно не просто так у неё дома. Надо встать и уйти, он здесь явно лишний…
– Нам пора! – он с трудом улыбнулся. – Танечка, пора домой.
– Ну почему так быстро?! Давай ещё побудем. Правда, Летиция? Я ещё хотела разглядеть все статуэтки в шкафу, – девочка указательным пальцем ткнула в сторону гостиной.
Летиция грустно молчала и смотрела куда-то в сторону.
– Нет, Танечка! В следующий раз, – голос отца звучал как никогда строго, и она нехотя встала.
– Вы же нас пригласите ещё в гости? Правда?
– Конечно! Я всегда тебя рада видеть… Подожди! – Летиция быстро выскочила из кухни и вернулась, протянув Тане статуэтку – красивую девушку в пышном бальном наряде.
Статуэтка была такой прекрасной и казалась такой хрупкой, что Танечке было страшно взять её в руки, и она машинально спрятала их за спину.
– Не бойся, бери! Это тебе подарок от меня. Почти сказочная фея.
– Неее… Это Золушка на балу, – прошептала Таня, зачарованно разглядывая статуэтку.
Летиция закрыла за ними дверь и подошла к окну. Она видела, как Петя с Танюшей вышли из подъезда. Он держал её за руку, и они направились к Банковскому мостику. Ей стало невыносимо жаль его, жаль всего, что случилось в их жизни. Ничего уже не вернёшь и ничего не исправишь! Петя показался ей сейчас таким беспомощным, слабым, совершенно потерявшимся, но то, как он крепко и уверенно держал дочку за руку, давало надежду, что он всё-таки счастлив.
Она не заметила, как подошёл Михаил. Неожиданно обнял её сзади своими сильными руками и крепко прижал к себе. Он всё понял и давал ей возможность прийти в себя.
– У нас осталось два часа до поезда. Ты ещё не собралась. Я голодный. Давай уже что-нибудь делать. Не будем же мы так вечно стоять у окна и провожать прошлое.
Михаил уткнулся лицом в её волосы, запах был приятным и совсем близким, точно всегда присутствовал в его жизни: она пахла именно так, как он представлял. Ему захотелось большего, но он сдержался, она теперь с ним надолго, навсегда, на всю оставшуюся жизнь.
Часы без циферблата, или Полный энцефарект
«Уже гораздо легче», – подумал Александр Михайлович и попытался перевернуться на бок. Мешали трубки, которые, как ужи, обвивали тело. Он чувствовал тупую неприятную боль, словно в глубокой молодости наполучал тумаков в уличной потасовке.
Нажал кнопку вызова дежурной медсестры. Тишина. «Да что это делается?! Забыли про меня, твари. А обезболивающее?!» – он нажимал и нажимал эту чёртову кнопку.
За окном тихо покоилась безмолвная ночь. Один из уличных фонарей, медленно раскачиваясь на ветру, нагло отбрасывал полоску света в полутёмное пространство.
Он посмотрел на стену, где висели странные круглые часы – единственное, что врезалось в память, когда через два дня после операции его перевели в обычную палату: «Всегда было трудно понять, зачем вообще нужны такие часы со стрелками без циферблата. Правда, в таком состоянии не то что не ощущаешь времени – не понимаешь, на каком свете находишься… 1:30 ночи. Когда уже сделают укол? Невыносимо хочется спать!»
Дверь тихо отворилась.
Он приоткрыл глаза и приготовился, по мере возможности, наехать на дежурную медсестру. Вместо неё в белоснежном халате с дурацкой улыбкой вечно довольного человека стоял Аркадий Соломонович – известный хирург и по совместительству близкий друг ещё со студенческих лет.
Нельзя сказать, что они были не разлей вода, порой дороги расходились, но Аркаша всегда незримо присутствовал в жизни Александра. Двадцать лет назад он уже вытаскивал друга из подобной ситуации. Многие кричали: только в Германию или Израиль! Александр твёрдо стоял на своём: оперироваться будет у Аркадия, умирать – так только под его скальпелем, и везти никуда не надо, если что. Казалось, эта история больше никогда не повторится. Вот как всё обернулось!
Первый раз был шок, когда молодой паренёк на УЗИ захлопал глазами и в растерянности уставился на него с выражением дебила. Захотелось набить морду этому молокососу за его невнятное бормотание и заверение, что всё ещё неточно и требуется тщательное обследование. Запомнился ужас первых минут: «Почему я? Почему эта долбаная хрень приключилась именно со мной?!» Не хотелось верить в правильность поставленного диагноза. В Германии подтвердили…
Сейчас было по-другому, спокойней. Он уже научился жить с этим и где-то глубоко в своих мыслях держал вариант рецидива.
– Ну что, оклемался? Я сегодня на всю ночь. Так что будем с тобой куковать по соседству.
Александру захотелось хотя бы мысленно кинуть поду шку в его расплывшуюся с годами морду.
– Как я себя чувствую? Чуть лучше, чем после авиакатастрофы… Теперь химия? Сколько мне осталось? Говори как есть! Ты же меня знаешь. Правду, только горькую правду!
– Я что тебе, Господь Бог? Будем надеяться на лучшее.
– Ты ничего не скрываешь, Аркадий? Мне надо знать, – Александр тяжело вздохнул и уставился на настенные часы. – Самое страшное знаешь что? То, что ты сказал ещё до операции. Что я стану импотентом, и это необратимо. И я с этим не согласен! Так и знай!
