Михаил не заметил, как она подошла, и вконец растерялся, будто его застукали за чем-то непозволительным.
– Это вам! Мои любимые, не могу пройти мимо. Купил у метро. Куда пойдём?
Она не могла понять, что с ним происходит. Всегда сдержанный, наполненный человек вдруг стал нерешительным, как лишился стержня, на котором держалось всё его существо. Это напомнило ей Петю, тот точно так же в сложные моменты, когда надо принимать одно-единственное решение, расплывался, отдавался судьбе и тихо плыл по течению, не зная сам, куда это приведёт. У Пети, как у любого человека, всегда был выбор, но он не выбирал, за него выбирал случай и делал его своим заложником. Сравнение было совсем не в пользу Михаила, и это мгновенно опустило её на землю. Они сидели за столиком в «Метрополе», и он так и не решался заговорить о чём-то существенном. Летиция ждала. Она, конечно, могла бы поддержать его и рассказать, например, о готовящихся экспозициях в Русском музее… Да мало ли тем! Не хотелось, и лишь отвечала на его донельзя банальные вопросы.
– Честно говоря, я не думал, что это будет так трудно, – Михаил вертел в руках чайную ложку, словно пытался внимательно разглядеть её со всех сторон. – Выходите за меня замуж…
Он хотел ещё что-то сказать, но передумал, странно улыбнулся, словно пошутил.
Летиция вдруг увидела свои руки и впервые заметила, как отчётливо проступает каждая голубая венка: «Может, похудела, или это возрастное?»
Она быстро спрятала их на коленях. Надо отвечать, а что – не понимала, настолько было всё неожиданно. То, что он хочет объясниться, она чувствовала давно, но не предполагала, что это будет касаться брака. В том возрасте, в котором находился Михаил, заводить семью – не самое простое дело, тем более когда давно привык жить один. И было понятно, что прежде, чем озвучить своё предложение, он долго и мучительно всё обдумал, и это далеко не сиюминутный порыв.
– Ты не ответила, – он впервые решился обратиться к Летиции на «ты».
Их отношения всегда казались ей несколько неестественными. Симпатия была, а чего-то главного не хватало. Чрезмерная правильность и их вечное выканье лишь подчёркивали это. Ну смешно же думать, что он делает ей предложение лишь из страха на старости лет остаться одному. Глупость какая! С другой стороны, в этом есть своя логика, ей тоже не сегодня-завтра стукнет полтинник, и Михаил – отличная партия. А Петя? Господи, а Петя-то тут при чём?! Петя!
Михаил смотрел на неё, вымучивая улыбку, не выпуская ложку из рук, она его явно успокаивала.
– Давай начистоту! Тебя что-то смущает? Скорее всего, ты не понимаешь меня? Я и сам не до конца всё понимаю. Я скажу как есть… Мне просто показалось, что ты, пожалуй, единственная женщина, которую я бы смог вновь полюбить. После смерти моей супруги я был уверен, что это невозможно. Я закоренелый однолюб, и в этом у меня никогда не было никаких сомнений. Я прошу тебя подумать и дать мне ответ. Ну, в общем, это всё, что я хотел сообщить… И ради чего, собственно говоря, приехал.
Летиция медленно перебирала свою жемчужную нитку на шее, смотрела куда-то вдаль и почему-то была совершенно спокойна.
– Тебе идёт жемчуг…
– Да?
«Петру тоже нравился», – подумала Летиция.
– Это мамин… – она сказала это вдруг с такой печалью и неподдельной грустью, что Михаилу стало не по себе, и он решил, что, наверно, поторопился и его приезд выглядит по меньшей мере глупо. Вот так взял и огорошил! Надо было как-то по-другому, но как? Он не знал, вернее, забыл, как это делается. Однолюб! И на что он рассчитывал? Что умная, самостоятельная женщина вот так вот вдруг, без оглядки примет его предложение?!
С Садовой улицы доносились железный скрежет останавливающегося трамвая и редкие сигналы автомобилей, полуденное солнце медленно опускалось над городом, и его необыкновенно мягкий жёлтый свет, проходя через окна, отражался в хрустальных подвесках люстры.
– У меня скоро поезд… Проводишь меня?
Они медленно шли по Невскому в сторону Московского вокзала, каждый думал о своём. Лишь на пешеходных переходах Михаил нежно брал её под руку и сразу отпускал, когда они вновь оказывались на безопасном тротуаре. Он бы ни за что не отпустил её руку, если бы хоть немного чувствовал её. Летиция словно ушла в себя, и он старался изо всех сил прислушаться к тому, что творится у неё в душе, и не беспокоил пустыми разговорами. Казалось, город созвучен с их настроением и тихо напевает свою мелодию, которую могли услышать только они, а для кого-то, скорее всего, она могла быть совсем другая.
– Я знаю, ты очень привязана к Ленинграду. Смогла бы переехать в Москву?
Вдруг промелькнула мысль, что Летиции будет мучительно трудно покидать этот город, который подходил и всецело принадлежал ей, словно она своей большой любовью и преданностью однажды сумела растопить холод гранитных набережных. Михаил любил Ленинград, но особой любовью, как коренной москвич. Для него это был музей под отрытым небом, порой не очень дружелюбный, и ему часто казалось, что Питер всем своим видом и величием хочет показать, что с ним не так-то просто договориться и он должен получить что-то взамен: терпение, смирение, почитание. Михаил не смог бы с ним ужиться: не хватало широких улиц и проспектов Москвы, её суетливости и излишней торопливости. Его родной город ничего не требовал и был намного великодушней, с игривым лёгким нравом, куда потихоньку любыми путями съезжался напористый люд со всей России.
Времени на долгое прощание не оставалось. Михаил Леонидович всё так же галантно поцеловал её руку, потом не выдержал и крепко обнял, как родного, очень близкого человека, и запрыгнул в вагон.
Летиция не стала ждать, пока поезд тронется, и медленно шла по перрону в противоположную от Москвы сторону. Она была уверена: он смотрит ей вслед, но сил оборачиваться не было: «Какая я глупая! Мне надо было сразу сказать да, и всё бы встало на свои места. Что я жду? Зачем терзаю себя и отказываюсь жить полной жизнью?»
Ей хотелось, чтобы Михаил оказался рядом и опять обнимал, как несколько минут назад. Но это уже было невозможно, поезд набирал скорость и, скорее всего, уже скрылся из виду.
Троллейбус гордо, с достоинством катил по Невскому, чётко выполняя предписания и поставленную перед ним важную миссию. Казалось, он живёт отдельной жизнью и совсем не зависит от воли уставшего за день водителя в потёртой кожаной фуражке. Летиция скользила взглядом по жёлтым окнам, вглядывалась в небо, искала звёзды, которых было совсем не разглядеть в сумеречном небе: «Завтра будет дождь, не иначе…»
Букетик ландышей потерял свою свежесть, и она разглядывала его с грустью, не понимая, что с ним теперь делать, впору выбрасывать. Недолго думая, открыла сумочку и бережно положила в боковой кармашек, стараясь не повредить ни один тонкий стебелёк с кистью поникших белых цветочков. Вспомнила, как раньше сохраняла на память любую полюбившуюся веточку – прокладывала тонкой пергаментной бумагой и засовывала в первую подвернувшуюся папину толстую учёную книгу. Наверно, всё так и осталось храниться в его библиотеке, стоит только поискать. Захлестнуло невыносимое одиночество. Оно давно следовало за ней по пятам, и Летиция спасалась, насколько хватало сил, погружаясь в работу, театры, книги… У неё неплохо получалось, и она почти научилась прятаться от одиночества и заодно от самой себя. Никогда не забудет, как отец запрещал плакать по матери: «Не дай себе утонуть в печали! Маму не вернуть».
