– Чаю подлить? Давай булку маслом намажу и сверху варенье… Вкусно будет! Может, ещё чего?
– Да сиди ты уже! Что суетишься?
Таня молча дожёвывала свой бутерброд с сыром и думала только о том, когда же позвонит папа. Про дядю Олега она рассказывать не будет и с облегчением вздохнула, когда тот встал из-за стола и сказал, что и честь надо знать, потрепал её по волосам, как делают все взрослые, и направился в прихожую. Мама за ним…
– Что так быстро? Может, ещё останешься? – Света смотрела на Олега глазами побитой собаки.
Ему стало неловко, он топтался на месте и хотел скорее свалить, ничего здесь не держало, только поражало отношение к себе этой чужой женщины. Ему показалось, ещё чуть-чуть, и она вцепится в рукав и будет умолять остаться. Всем хочется любви, отношений… Что он может поделать, если не тянет к ней?
Света долго не закрывала дверь, слышала, как он быстро спускается по лестнице…
– Мам!..
В прихожей стояла Таня, опять с этим дурацким, видавшим виды плюшевым медведем.
– Что тебе надо?! Отстань от меня! Не ходи за мной следом!
«Это всё из-за неё, она всё испортила! Если бы Таньки не было дома, Олег точно остался и она вела бы себя совсем по-другому!»
Звонил телефон. Света подбежала в надежде, что это Олег. Это был всего лишь Пётр, который сообщил, что всё хорошо и у мамы микроинсульт и никаких последствий. Спросил, может ли завтра забрать дочку из детского садика.
– Да забирай, когда хочешь! Делайте что хотите! Меня оставьте в покое! – крикнула Светлана, бросила трубку и закрылась в спальне. Кровать была ещё тёплая и пахла Олегом, может, и не им, но ей хотелось, чтобы именно так и было.
Танечка стояла у окна и смотрела, как соседские дети играют во дворе, и почти все без шапочек, в совсем лёгких куртках, значит, сегодня очень тепло. Деревья сплошь покрыты сочным зелёным туманом, это почки раскрылись и показали свои первые крошечные листочки, даже кое-где выскочили жёлтые одуванчики. Ей захотелось на улицу. Без маминого разрешения нельзя, и в спальню заходить тоже нельзя, вдруг спит, начнёт кричать. Она решила не огорчаться и во что-нибудь поиграть. Завтра папа заберёт её из детского садика, и она уговорит его немного погулять, и обязательно у метро купят мороженое, и он, как всегда, скажет: «Ну и что? Не отказывать же себе в таком удовольствии?! Заболит горло – будем лечить, недаром у тебя папа лор». А мама всегда говорит «нет»: «Вырастешь, станешь самостоятельным человеком и будешь лопать своё мороженое с утра до вечера и болеть сколько влезет, а мне не сильно нравится с тобой возиться и в четырёх стенах сидеть».
Вся детсадовская старшая группа шумно одевалась, кто сам, а кого и родители – многие до сих пор бантиком шнурки на ботинках завязать не могут. Помогать Тане не надо, она всё сама давно умеет: и кровать с утра застелет, и чашку за собой помоет, даже бутерброд сделать может, только хлеб толстыми неровными кусками нарезает, никак не наловчится.
– Пап, а что ты такой небритый? Колючий, как ёжик, – смеялась Танечка, заглядывала отцу в глаза и нежно гладила по лицу своей маленькой ручкой.
Пётр Алексеевич места не находил, как маму по срочной госпитализировали. Первую ночь в больнице провёл, хорошо коллеги-медики диван в ординаторской определили, вошли в положение. Кого он только не вспомнил – и Бога, и космос, и вселенскую справедливость… Если что с мамой – точно не выкарабкается, раздавит его жизнь, не хватит сил бороться, даже Танюша не спасёт, устал.
На утро в отделении интенсивной терапии Лютика увидел – с врачом лечащим разговаривала. Он чуть сквозь землю не провалился: «Откуда узнала?! Неужели мама успела позвонить, когда совсем плохо стало?»
Как трус, стоял за углом и так и не решился подойти. Столько времени прошло, зачем ворошить!
«Может, появился кто?!» – Пётр вздрогнул от этой мысли, которая была настолько неожиданной, словно вдруг бросили камень в окно, и осколки стекла со страшным звоном разлетелись в разные стороны.
Летиция прекрасно выглядела, даже похорошела. Стиль и манера держаться остались прежними, но что-то всё-таки изменилось – увереннее, что ли, стала или просто сильнее. Странно, но когда ушёл от Светы, а вернее сказать, выгнали, как ненужную единицу, каждый день мучительно вспоминал Лютика.
Он почти привык жить с мамой и мотаться каждый день на работу в другой конец города – ко всему как быстро привыкаешь, так быстро и отвыкаешь. Это только поначалу кажется трудно и непривычно, а потом как и не менялось ничего. В этом году Танюша в школу пойдёт, без продлёнки не обойтись. И сколько раз Свету просил не пропускать занятия по лечебной физкультуре, всё впустую. Трудно – отдай ребёнка маме. Не соглашается, как назло делает.
Светлана не вредничала и специально ничего не делала, просто есть порядок – не может мать от своего ребёнка отказаться, ещё и в пользу мужика, с которым и в браке-то не состояла. Не принято так, и всё! А кому как лучше, ей-то какое дело? Танька обстирана, не голодает, растёт и растёт себе.
Ну не чувствует она к дочери особой привязанности! Может, по-своему и переживает, что уродилась дефектной и здоровьем хлипкая, а на душе пустота. Когда совсем малышкой была, ещё что-то теплилось, особенно когда, тихо посапывая, на руках засыпала, и Светлана забывала, что Таня особенная, казалось, просто обычная крошечная девочка к её груди прижимается. Порой и стыдно становилось, что мать она никудышная, но поделать ничего с собой не могла. А если спросить: «Любишь Таньку?» – не задумываясь, сказала бы: «Да!»
У неё в голове последнее время и было только одно – Олег. Знала, не понравилась она ему, может, и был у него какой порыв мимолётный от нечего делать, да пропал.
И Эля, как назло, каждый день названивает:
– Ну как там у вас, продвигается?
Всё ей любопытно, что с ним связано, – завидует и до конца поверить не может, сомнения гложут.
Олег после той дурной ночи в себя прийти не мог, нет-нет да лезет на ум эта чёртова Спиридонова со своей любовью навязчивой. Когда Юлька первый раз предала и в Москву к мужику укатила, много разных баб перебывало – и влюблялись, и доставали всячески, – а ему неинтересно, не трогало. Тут было другое, задело как-то. Может, устал любить, пусть теперь его любят? Так, может, легче по своему вкусу найти, красивую, вон сколько вокруг мечется, и все в любовь играть норовят. В том-то и дело, что Света эта вроде как не играла, по-честному с ума по нему сходила, и настойчивая, без капли женской гордости. Нельзя сказать – часто думал, но приходило… Иногда смеялся в голос, даже Сергею рассказал, что с ним приключилось.
– Раз вспоминаешь, значит, не просто…
– Ты с ума сошёл?! Да я даже толком не могу вспомнить, какие у неё глаза… Если только сумасшедшие… Вообще не моя история! Поэтому и странно. У тебя было так?
– Было! Давно. Правда, я всё запомнил – и глаза, и руки, и улыбку. Года три назад или больше… В автобусе ехал… Девушку увидел в лёгком платье. Лето было. Может, июль или август…
