…Сознание вернулось с тяжкой болью и тошнотой. Кашель вырывался из груди вместе с водой и раздирал горло, отзываясь в голове так, словно та стала пустой цистерной и по ней колотят дубиной. Я с трудом разлепил глаза и тут же закрыл. Успел увидеть лишь глубокую мутную мглу. Вспомнил таинственный розовый свет и поглощающую его тьму, но мгла вокруг была иной. Я не ощущал себя ее частью, как в том сиянии, – у меня снова было тело. И тело это болело, словно его побили камнями. Еще раз приоткрыл глаза, вгляделся в темно-серую однотонную бездну, простирающуюся ввысь. И вдруг вспомнил, что это такое… Туман!
Кто-то был рядом. Склонился надо мной. В желтом льющемся откуда-то справа свете – видимо, рядом на земле лежал фонарик – я разглядел человека. Вспомнил про Антона Трошникова и тут же сообразил, что это вовсе не он. В узкой амбразуре моего зрения возникло худощавое бледное лицо. Первое, что бросилось в глаза, – угольно-черные густые усы.
– Ну что, живой? – Голос эхом прокатился в голове-цистерне. А я все силился припомнить, кому могут принадлежать эти почему-то знакомые черты лица. – На вот, хлебни!
Что-то поднесли к моим губам. Фляжка? Я ощутил горечь во рту. Алкоголь?
В поле зрения появился еще один человек. Его я узнал сразу, по прическе. Темно-русая челка выглядывала из-под армейской кепки и свисала до самого подбородка. Антон Трошников – любитель рок-музыки – не мог в армии таскать длинные патлы, а потому по уставу стриг затылок так, чтобы невозможно было ущипнуть. Зато под кепкой всегда прятал челку невероятной длины. Антон смотрел на меня своей обычной полуулыбкой. Так смотрит врач на пациента: не потому, что рад, а потому, что должен быть приветлив.
– Зверек, ты это… Если в порядке, скажи хоть чё-нибудь, – сказал Трошников.
– Теперь я понимаю, почему все говорят, что у тебя голова квадратная, – попытавшись улыбнуться, выдавил я, рассматривая скуластое лицо приятеля.
– Ну гад! Ну не гад ли? – процедил сквозь зубы Антон, потирая кулак. – Вот чуть ли не при смерти, а все туда же…
– Идти сможешь? – снова раздался почему-то знакомый голос.
Я вспомнил о человеке с усами. Так кто же это?
Попытался встать, но удалось мне это лишь наполовину – левой рукой оперся о мокрую землю, а правой ухватился за висок, словно раскалывающийся. Теперь я смог внимательнее рассмотреть усатого незнакомца. Он напоминал рыбака – на нем был темно-зеленый плащ с капюшоном, потертые армейские штаны заправлены в высокие резиновые сапоги. Я заметил, что «рыбак» сматывает веревку, один конец которой крепится к валяющейся на траве пехотной «кошке» – этакой уменьшенной копии пиратских абордажных крюков.
Я сел, и тут же спину словно обожгло. Что у меня там? И, будто отвечая на эту мысль, Антон воскликнул:
– Я уже думал, что все – хана. Ты уже руками еле ворочаешь, а ухватить тебя не могу. Ну, думаю, капец – утоп. И вдруг откуда ни возьмись – Петрович! И когда ты в очередной раз всплыл, он тебя «кошкой» и подцепил. За ремень. А потом вытащил. Если бы не он – точно бы утоп.
Петрович… Петрович? Ах да, Петрович! Теперь-то я вспомнил начальника склада, его приходы в караулку за провизией и пьянки с начкарами. И как же его я сразу не узнал?
– Нам лучше поскорее уйти в более безопасное место, – предложил Петрович, убирая «кошку» в вещмешок. – Пока опять не началось.
Я кое-как поднялся на ноги, нащупал длинный жгучий порез на спине под разорванным кителем – видать, «кошкой» зацепило не только ремень. И вдруг в памяти всплыли причины, из-за которых я оказался в воде. С опаской посмотрел по сторонам.
– Все в порядке, – успокоил Антон. – Их нет. Уж не знаю почему, но пропали. На, лучше еще пригуби. Это самогонка Петровича.
Он сам отхлебнул из фляжки и протянул мне.
– Вы это, не налегайте… – Петрович забрал у меня фляжку, – Нам еще идти.
– Странные тут… животные, – сказал я, глянув на него.
– Ага, – кивнул тот. – Скажем так, необычные.
– И давно они здесь?
– Не очень, – уклончиво ответил начальник склада. – Честно сказать, еще вчера утром их здесь не было.
– Откуда ж они взялись? – Я уже начал спрашивать прямо, чувствуя, что этот человек знает обо всем явно побольше нас.
– В общем, так, – сказал Петрович, – болтать будем, когда придем на место. Надо поспешить. Запомните: идти строго за мной и не разбредаться. Здесь сплошные топи и… И еще черт-те что!
И Петрович, подняв фонарик, пошел, закинув на плечо вещмешок.
– Вот это самое «черт-те что» меня больше всего и пугает, – шепнул я Антону, и мы побежали догонять Петровича.
Я шел последним. Китель натирал рану, спину словно резало бритвами, но я старался не останавливаться, боялся отстать и потеряться в тумане. Мысль о том, что Петрович, возможно, наконец-то выведет нас из этого болота, а может быть, вообще из тумана, придавала сил. Остановка случилась так внезапно, что я чуть не сбил с ног неожиданно замершего Трошникова. На мой вопросительный взгляд тот ответил:
– Вроде добрались.
– Куда?
– Туда, где безопасно, – раздался из тумана голос Петровича.
Я сделал еще пару шагов и увидел перед собой кирпичную стену. Ее полностью скрывали туман и мрак, а потому непонятно было, то ли это очень высокий забор, то ли дом, то ли… склад. Где-то справа скрипнула дверь, и туман прорезала узкая полоска света.
– Входите. Будьте как дома, – позвал Петрович.
Мы пошли на это сияние и спустя пару секунд ввалились в огромный, ярко освещенный множеством ламп холл.
– Ни хрена себе! – Антон присвистнул, ошарашенно глядя по сторонам.
– Это что, продолжение коллективного бреда? – Я тоже с сомнением окинул взглядом стены, увешанные огромными картинами в золоченых рамах, расписной фарфор в стеклянных шкафах с зеркалами, хрустальную слепящую люстру. Я даже тряхнул головой, на полном серьезе ожидая, что все это вот-вот исчезнет.
– Не стесняйтесь. Милости прошу, – сказал Петрович, усмехнувшись, явно радуясь произведенному впечатлению, и гостеприимно обвел рукой все это великолепие, на фоне которого он, в своем армейском плаще и сапогах-болотниках, походил на батрака, ступившего в барские покои.
Мы не торопились входить. Наоборот, заметив, что стою грязными сапогами на гигантском ворсистом багровом ковре, я поспешно сошел с него, попятившись обратно к порогу. Словно вот-вот явится этот самый барин и выгонит нас взашей.
– Снимайте свое барахло, – сказал Петрович, повесив плащ на вешалку. – Я сейчас воду нагрею. В баньке попаритесь…
Мы все еще растерянно мялись у порога.
– Поверьте мне на слово, здесь вам ничего не грозит! – Слово «ничего» Петрович сказал с таким нажимом, что я почему-то ему поверил.
«Он явно что-то знает обо всем происходящем, – подумал я. – Быть может, у него дома есть нечто такое, что отпугивает чудовищ? Ведь, в отличие от караулки, его хоромы до сих пор целы, а сам он безбоязненно шарахается по лесу. Да и чудища нас отпустили, едва появился Петрович».
