Только его больше никто не ест. Все пьют чай, улыбаются и смеются, но торт ест одна Алиса. У Дор на тарелке лежит печенье, маленькое золотистое, кажется, лимонное. Алиса не хотела печенья. Печенья она могла поесть и дома.
Потом ее тошнит, кружится голова, и чудится мамин голос: «Слишком много сладкого». Она обмякает на стуле, прикрыв глаза.
Человек из тени берет кусок торта с лиловой глазурью и кладет перед ней на тарелку, предлагая попробовать еще. Ей больше не хочется есть, но он отламывает вилкой кусок и пихает ей в рот. Она давится и кашляет, крошки летят во все стороны, а они только смеются, все, кроме Алисы, судорожно хлебающей чай огромными глотками.
Что это был за человек? Она его не разглядела, запомнились только руки, огромные, вдвое больше, чем у нее, и белые как снег. Нет, не снег. Перчатки. Его ручищи были в белых перчатках.
В конце переулка Тесак замедлил ход, и Алиса с размаху врезалась носом ему в спину. Тут она очнулась от раздумий и высунулась из-за плеча Тесака поглядеть, почему он остановился. Он показал рукой.
– «Бабочки».
Глава десятая
Алиса не поняла, что он имеет в виду. Вокруг не было никаких бабочек.
Напротив, через дорогу возвышалось огромное необычное строение, будто из множества фрагментов в разных стилях, кое-как слепленных воедино.
На здании виднелись башенки, балконы, лестницы, ведущие в никуда, кособокие хижины, словно наваленные друг на друга штабелями до самого неба. Местами здание срасталось с соседними строениями, словно жирный паук распустил свои сети по всему саду.
«Интересно, – подумала Алиса, – соединяются ли все эти пристройки между собой изнутри, если войти в здание». Иначе как забраться на самую высокую башню. Хотя вряд ли, скорее всего это еще один лабиринт особого сорта, но лабиринтами она была сыта по горло.
И тут под козырьком у входа она заметила жестяную вывеску, болтающуюся на ветру из стороны в сторону: «Бабочки».
Чеширский доставил их прямо к порогу Гусеницы. Только оказавшись у цели, Алиса расхотела приближаться к этой двери. В таком уродливом строении мог обитать только сумасшедший.
«Тесак тоже сумасшедший, – мелькнула мысль. – Да. Но он не злой», – возразила она самой себе.
Интересно, почему она подумала про «зло». Здание было кривым и причудливым, но не обязательно обителью зла. Вот только ее все не покидало дурное предчувствие, такое же, как в трактире Нелл и Гарри, ощущение чего-то недоброго впереди и желание развернуться и бежать прочь, пока не поздно.
Она заметила, что Тесак тоже колеблется.
– Здесь что-то не так, да?
– Да, – подтвердил он, – но деваться некуда. Чеширский сказал, что Гусеница может знать о клинке.
– А еще Чеширский пытался нас убить ради потехи. С чего нам доверять его словам?
– Потому что у нас нет выбора, – ответил Тесак.
Алиса и Тесак подошли к двери дома. Тесак распахнул ее, и она отворилась со скрипом, как в сказочном доме с привидениями. Они оказались в пыльном, затхлом коридоре, куда выходило еще несколько дверей. В самом коридоре не было ни души, и, судя по всему, за этими дверями тоже.
Тесак выхватил из-под полы топор, а Алиса даже не заметила, когда успела достать нож. Они осторожно двинулись вперед, и тут входная дверь с резким стуком захлопнулась у них за спиной.
Алиса подергала ручку и лишь подтвердила свои подозрения.
– Не открывается, – сообщила она.
Ей бы испугаться, но она только разозлилась – на Чеширского за то, что направил их сюда, и на себя с Тесаком за то, что ему доверились.
Но злость не поможет им выпутаться, зато встреча с Гусеницей – вполне вероятно, хотя Алиса не была уверена, знает ли он что-нибудь о клинке, о котором упоминал Чеширский. Она вообще не верила в существование подобного оружия, зато подозревала, что Чеширский послал их сюда, преследуя какую-то личную выгоду.
– Давай проверим двери, какая-нибудь да откроется, ведь должен же Гусеница как-то проворачивать свои делишки.
О его бизнесе тоже думать не хотелось, но от этого никуда не деться. Он торговал девушками, значит клиентам как-то надо было попадать внутрь и выходить обратно. Не может же такого быть, чтобы отсюда никто не выходил – как бы Гусеница зарабатывал без состоятельных клиентов?
Тесак проверил ближайшую дверь справа. Она оказалась заперта, как и та, что слева, которую попробовала открыть Алиса. Они тщательно осмотрели весь коридор до самой последней двери, тоже запертой.
– И что теперь? – спросила Алиса.
Она не собиралась вечно торчать в этом грязном коридоре.
Уловив краем глаза какое-то движение, Алиса вздрогнула и шарахнулась прочь, разглядев здоровенную сороконожку, просто омерзительно огромную, в полруки длиной и толщиной со змейку, такие водились среди цветов в мамином саду.
Тесак проследил за ее взглядом.
– Они не кусаются.
– Откуда ты знаешь? – возразила Алиса. – Розы вроде тоже не должны хватать людей и пытаться их прикончить.
Она проследила за уползающей сороконожкой. Та юркнула под дверцу, которую Алиса сразу и не заметила, потому что притолока находилась ниже ее колена. Сама дверца была выкрашена в ядовито-красный цвет, а крохотная ручка – в золотистый. Алиса едва ухватила ее двумя пальцами.
– Ты же не считаешь, что Гусеница и впрямь гусеница? – спросила Алиса, глядя на Тесака.
Тот пожал плечами.
– Если в мире бывают Бармаглоты, то почему бы и нет?
«Вот она, типичная логика Тесака», – подумала Алиса.
Из-за открывшейся дверцы послышался шум и потянуло дымом. Алиса наклонилась, чтобы заглянуть в дверной проем.
Обзор загораживали чьи-то сапоги, обвитые весьма изящными босыми дамскими ножками с нежно-розовыми ноготками. Кто-то наяривал на пианино, так отчаянно фальшивя, что у Алисы заныли зубы. Потом сапоги вместе с ножками шагнули в сторону, открывая обзор.
За маленькой дверью оказалась весьма просторная комната со столиками. За ними сидели мужчины и, судя по всему, наблюдали за чем-то, чего Алисе не было видно. Некоторые были в компании женщин, и от того, что они с ними вытворяли, Алиса с содроганием отвернулась. Приличным людям не пристало заниматься такими делами при посторонних.
Тесак слегка пихнул ее в бок, чтобы дала ему поглядеть, и Алиса охотно уступила место – хватит с нее, насмотрелась уже.
Он встал.
– Ничего не поделаешь, придется туда войти.
Тысячи возражений вертелись у нее на языке, но он заранее отмел их все, предостерегающе покачав головой.
– Из всех дверей открылась только эта. Я мог бы взломать другие, в больнице как-никак из палаты выбрался, но, по-моему, лучше не надо.