При этом Бауэр противопоставлял «живую германскую религиозность» «сухому теоретическому учению католической церкви». Он выводил германскую магию из убеждения, что имелась связь между миром живущих людей и космосом. В данном случае сила магических действий основывалась на их коллективном и символическом характере. Именно это отличало магию погоды, присущей германцам, от заклинания погоды, которым занимались ведьмы. Если германцы жили в гармонии с природными циклами, то ведьмы пытались оказывать непосредственное влияние на погоду, причем во многих случаях в своих собственных, эгоистических интересах. То есть религиозность (или магия) германцев была коллективной, а чародейство ведьм – индивидуальным. Бауэр не отрицал того факта, что в германских источниках упоминалась чародеи и волшебники. Однако он подчеркивал, что в большинстве случаев это были инородцы (финны, лапландцы и т. д.), то есть люди, не входившие в «народное сообщество», находившиеся за его пределами. Отношение к ним было презрительным, если же они решались нанести вред «сообществу», то их могли в наказание сжечь. Этим Бауэр как бы подтверждает, что сожжение за чародейство было присуще германским традициям, однако он отрицал факт того, что германцы могли вступать в союз со Злом. В противоположность этому датский исследователь Вильгельм Грёнбех, на которого ссылался Ганс Бауэр в своей работе, в своей книге «Культура и религия германцев» указывал на то, что занимавшиеся чародейством и колдовством могли быть изгнаны из «сообщества», то есть не были изначально «иностранцами». По мнению Грёнбеха, волшебники и чародеи были изначально членами «германского сообщества», но лишь после изгнания провозглашались «иностранцами». Он писал по этому поводу: «Если же член сообщества за свои духовные устремления был исключен своими братьями, то его присутствие должно было парализовать волю и силу. Его деяния и его мысли являлись огромной опасностью для процветания всех жителей… Его присутствие в сообществе воспринималось как нарушение порядка в космосе… Чтобы вновь обрести мир, люди должны были уничтожить всех колдунов с их жилищами и домашней утварью… Они были ненавидимы, так как обращали свои способности к духам тьмы… Они были иностранцами, которые должны были находиться за оградой мира».
Сожжение колдуньи
Грёнбех подчеркивал, что для германцев чародейство и колдовство было равносильно злобным и бессмысленным действиям за пределами общины, а потому жалобы на причиненный волшебниками и чародеями ущерб весьма напоминали обвинения, выдвигаемые в адрес ведьм. Борьба германцев против чародеев, по мнению Грёнбеха, была не менее радикальной, нежели преследование ведьм христианскими судьями. «Люди пытались их сжечь дотла, утопить в каменной ступе или же выслать подальше от границ общины». Грёнбех не боялся сравнивать германскую веру в волшебство с ее отголосками, которые проявились в виде веры в ведьм и колдуний. «Подобное проявление злости является типично германским волнением. Может быть, его симптомы у немецких крестьян удалось сдерживать только к XVII–XVIII векам, когда они стали христианами». Однако Бауэр, использовавший для написания своей работы книгу Грёнбеха, предпочел не опираться на подобные выводы. Он воспринял от датчанина только лишь идею коллективных священнодействий как важнейшей черты германской культуры. Но он не отрицал того факта, что германцы убивали волшебников и чародеев, или же могли изгнать из общины – исключить из «сообщества». Но тем не менее Бауэр настаивал, что большинство волшебников были инородцами, то есть изначально не могли входить в общину.
После того как Бауэр изобразил применение коллективной магии германцами, он начал сравнение христианства и «германской религии». Христианство он упрекал в том, что оно апеллировало к отдельно взятому человеку, которого оно стремилось лишить земных связей. По мнению Бауэра, в христианстве утверждалось существование только одной общности – надеющихся попасть в царство небесное, в иной мир, однако каждый должен был проложить туда свой собственный путь через личные стремления. Бауэр противопоставлял теоретическому и метафизическому характеру христианства естественность «германской религии», которая была укорененной в действительности. По его мысли, в «германской реальности» мистика и жизненный опыт были взаимосвязаны друг с другом, так как «они основывались на ответственности индивидуума перед всем миром, а всего мира – перед отдельным человеком». «Германская действительность была определенным круговоротом жизни общины». Христианство не смогло понять этого, оно не придавало никакого смысла «сообществу» и приравняло «мифическую реальность» германцев к материальной жизни. По мнению Бауэра, христианство повело себя подобно «негерманским чародеям». У германцев исключалась любая возможность заключения союза с демонами, так как живой человек не мог заключать пакт с враждебными для жизни силами. Рассуждая об этом, Бауэр отсылал читателя к работам Отто Хёфлера, в которых указывалось, что германцы все-таки не отрицали «демонов», что было введено в культовые обычаи, которые должны были сохранить равновесие в мире.
«Унхольде» на средневековой гравюре
Чтобы доказать этот тезис, Бауэр пытался прибегнуть к самым различным аргументам. Он разыскивал их и в теологии, и в народных сказках, но при этом никак не дифференцировал эти источники. Сказку он рекомендует в качестве примера инфантилизации теологически обоснованного в христианстве зла. В народных сказках черти (демоны) перестают быть неземной силой, в них даже отрицается потусторонняя суть этих существ. Не разобравшись с принципами «германского зла», христианская культура наделила этой функцией ведьм, которые нередко именовались – «унхольде» (нечистивые, злодейки).
Бауэр обращает внимание, что в древнем саксонском наречии это слово использовалось в магической формуле, когда приносилась клятва «темных духам»: Водану, Донару и Заксноту. Эта формула, датированная IX веком, звучала следующим образом: «Я присягаю всеми словами и делами черту, Тору, Водану и Заксноту и всем унхольде, которые являются их попутчиками». В нордической мифологии Тор защищал людей от сил хаоса. В германской версии мифов его нередко назвали Донаром. Германский Водан соответствовал скандинавскому Одину. Закснот в данном случае может рассматриваться как прародитель всех саксов. Бауэр предполагал, что большинство сказок с подобными сюжетами были основаны на реально имевшихся культурных обычаях. Их интерпретацией активно занимался Отто Хёфлер, тоже являвшийся сотрудником «Наследия предков». По версии Хёфлера, сказания о «дикой охоте» являлись отголоском ритуалов тайных «мужских союзов», в которых продолжали поклоняться «старым богам». Исходя из этого тезиса, Бауэр предполагал, что в обвинениях в колдовстве можно было обнаружить следы «старой веры». По его мнению, христианские миссионеры смогли «успешно» распространить веру в ведьм среди германцев, так как обращенный в христианство народ долгое время сохранял «старую веру». По этой причине отправление «старых культов» было ошибочно истолковано миссионерами как чародейство, что стало со временем восприниматься немцами как «ослабление общины». То есть «германская вера», которая преследовала чародейство, сама заняла его место. Бауэр приписывал подобное ложное понимание «германской религии» тому, что христианство не видело смысла в мифической реальности, так как в христианстве Бог был «чистым духом». Схоластика являлась завершенным пониманием Бога и одновременно максимальной оторванностью от практического человеческого опыта. Бауэр пытался показать, что в позднем Средневековье «германская религиозность» пыталась восстать против «чистой теории» как в слове (немецкие мистики), так и в образе (немецкое церковное искусство). Прибегая к подобным построениям, Бауэр фактически поддерживал концепцию «германской непрерывности». Он сравнивал подавление «живой германской веры» при помощи догм с тем, как греческая философия «своей болтовней окончательно осквернила мифы». Однако обвинения в адрес христианства были более серьезными.
