Цецилия Моисеевна полюбила пить чай сразу же после смерти ее мужа Бени. До этого скорбного случая она позволяла себе не более одной кружки в день, да и то утром, потому как берегла цвет лица и белоснежную эмаль красивых зубов, доставшихся ей от отца, Михая Бурикани, потомка цыганского барона. Честно сказать, это не единственное, чем поделился Михай со своей дочерью. Что касается прошлого, так история любви ее родителей была не столь романтичной, как ее рассказывала для прессы Циля.
Черноволосый красавец Михай влюбил в себя Лизоньку, дочь купца, а позже уже товарища Крамера, женился на ней, несмотря на активные протесты со стороны родителей, и на рассвете уехал с молодой в неизвестном направлении, прихватив «на всякий случай» из отчего дома жены солидную сумму денег и столовое серебро. Как и бывает, первые дни медового месяца молодые пребывали в безграничном счастье. Лизель нисколечко не жалела о содеянном и купалась в любви и даже шампанском, приобретенном в коммерческом магазине на украденные у ее папеньки деньги.
На втором месяце супружеской жизни, поняв, что цыганская кровь не способствует тихому и мирному бытию, а взгляды супруга далеки от патриотично настроенной комсомольской молодежи, она немного загрустила и написала обо всем родителям.
Разгневанный и оскорбленный папаша строго-настрого запретил матери жалеть непутевую дочь и отвечать на ее слезливые письма. Не получив из дома ни одного ответа, Лиза задумалась. В ее хорошенькую головку стали закрадываться мысли о совершенной глупости. С каждым днем она открывала в муже что-то неприятно новое и вскоре поняла, что до глубокой благородной старости им вместе не дожить. Молодой муж был от природы патологически скуп и жутко вспыльчив. При малейшем непослушании он истошно кричал и поднимал руку на супругу. Даже наступившая беременность не изменила его крутой нрав и расположение к мучившейся от жуткого токсикоза жене. Напротив, весь романтизм отношений улетучился, как дым от сигареты, которую Михай не выпускал из красивых и не замаранных работой рук.
Считая себя добропорядочным христианином, рожденную девочку отец назвал в честь святой Цецилии и на этом сложил с себя родительские полномочия, искренне веря, что самое лучшее он уже вложил и оно обязательно проявится в назначенный день и час. Надежды на светлое будущее дочери цыганского рода Бурикани тут же подтвердила его мамаша, разложив пару раз для надежности затертую колоду гадальных карт.
– Михай, – произнесла седовласая Дея, попыхивая курительной трубкой, – у тебя родилась замечательная дочь! Можешь за нее не переживать. Будешь ты жить со своей Лизкой или нет, это никак не отразится на Цилечке. Она и без тебя найдет дорогу в жизни. Глянь, какая чудная карта легла! Слава и успех будут сопровождать ее повсюду. Если не любишь жену, уйди от нее спокойно и не мешай женщине воспитывать ребенка.
Вздорный сын запомнил все до единого слова и в кои веки согласился с мамашей. Через несколько дней он уехал на заработки в Румынию, где и остался жить. Лизонька погоревала какое-то время в одиночестве, собрала нехитрый скарб и поехала к родителям каяться за содеянное.
За время отсутствия дочери обида и гнев отца улетучились, и непутевая, но прощенная Лизонька бросилась на шею папаше. Первый раз за полтора года она почувствовала себя счастливой. Спокойствие и былой восторг вновь поселились в ее душе, тем более что процветающий НЭП в корне изменил мораль и отношение советских граждан к брачным узам. Партия и правительство продемонстрировали нетерпимость к буржуазным пережиткам и отменили раз и навсегда позорное отношение к «брошенкам». Любой рожденный ребеночек независимо от происхождения и половой принадлежности был желанным и считался полноценным членом молодого советского государства.
Свобода сексуальных отношений захлестнула полуграмотную молодежь, управляемую комсомольскими ячейками и более зрелыми, правильно понимающими стратегию партии коммунистами, которых после революционных передряг прямо-таки воротило от жен-соратниц. Взглянув на них, они дружно вздрогнули, поняли, что в таком окружении им долго не протянуть, и объявили сексуальную революцию, нивелирующую «мелкие» семейные интересы.
Уже в первый месяц в загсах уменьшилось количество записей о гражданском состоянии. От страха быть уволенными за ненужностью у работников государственного учреждения испортилось настроение и пошатнулась уверенность в светлом будущем, грозящем их семьям безработицей и полуголодным существованием. Они тихо проклинали политинформации с лозунгами, призывающими не опускаться до эгоизма «ячейки общества», а стремиться к простым, ничем не отягощенным отношениям. Идеология рабочего класса с легкостью раздвинула границы любви, а вместе с ней и брачных уз, сдерживающих многовековой моралью порывы чувств у особо темпераментных граждан.
При таком раскладе Лизонька как нельзя лучше подходила под статус «строителя коммунизма». Родители, конечно же, горевали, глядя на внучку-безотцовщину, но находили успокоение в том, что при нынешней гражданской позиции никто не посмеет упрекнуть их дочь в непрогрессивных взглядах и отсутствии стремления к лучшей жизни в молодом государстве.
Цилечка росла в любви и заботе, радуя бабку с дедом миловидной внешностью и сообразительностью. На пятом году ее жизни все, как один, сделали вывод об одаренности малышки и дружно отправились в центральную музыкальную школу развивать унаследованный от цыганских родственников дар. Там подтвердили подозрение на детскую гениальность, и с этого момента судьба девчушки была устроена наилучшим образом.
Как и нагадала бабка Дея, внучке сопутствовали успех и слава, обрамленные красивой (и не очень) любовью с ухаживаниями и бесчисленным количеством легких, ничего не значащих для нее увлечений. Цилю обожали, ненавидели, давали лучшие роли и тут же их отнимали по приказу какого-нибудь обиженного и обделенного вниманием примы партийного руководителя. Ей дарили дорогие подарки, добиваясь благосклонности, желали здоровья и даже преждевременной смерти со всеми вытекающими из этого последствиями в виде красивой траурной церемонии и долгой о ней памяти. Как и большинству актрис, красавице приходилось принимать гнусные и не всегда умелые ухаживания влиятельных членов партии. От этого ее трепетная и тонкая натура еще больше тяготела к обычным, но весьма состоятельным мужчинам с легкой сединой на висках. Нагулявшись вдоволь, она поняла, что дошла до рубежа, после которого ей будет трудно устроить личную жизнь, и вышла замуж за обожавшего ее профессора Бенедикта Ароновича Шнайдера, мама которого видела невестку насквозь и даже немножко глубже.
– Беня, она тебе не пара, – пыталась вразумить мать сына, увидев ее на сцене оперного театра. – С ней ты забудешь, как спокойно спать! Она красавица! Для семейной жизни это нехорошо. Посмотри, даже во время спектакля за ней кто-нибудь да волочится. Ты хочешь бередить свою душу ее туманным прошлым? Поверь маме, оно у нее есть. Ты будешь подозревать всю жизнь. Скажи, мине надо такое напряжение нервов? Единственный плюс в твоем выборе – она из «наших».
