«Нет? Ну, где его носит? Неужели опять к бабке умотал? так хоть бы предупредил. Ну вернется завтра, выпорю за милую душу! Я в его года... Хотя и я в его года тоже куролесил. У бабки Даши, соседки, свинью из загона выпустил, а перед этим целое корыто бражки ей скормил. Бражку-то бабка Даша от своего деда возле свиного загона прятала в соломе. А я тогда натворил дел. Свинья-то им тогда чуть весь двор не разворотила, в дом ворвалась. Хорошо, что уж проняла ее тогда бражка, прямо в избе под столом и заснула... До сих пор, как вспоминаю, все тело ноет. Отец-то меня тогда здорово выпорол, не поглядел, что пятый класс без троек закончил. Уж не маленький тогда был, а балбес балбесом. Но Генку все равно выпорю, чтоб матери душу не рвал. Ведь мог бы и предупредить, что к бабушке ушел!..»
Генка уж давно догадался, чей сон-то глядит. Отец такой: сказал выпорет — значит выпорет! Тут Генка и начал отцу твердить, что мол, не у бабки он, а на острове, помирает... от холода-голода. Но отец его явно не слышал.
И тут Генка попал в какой-то страшный сон. Во-первых, исчезли все краски! Сразу! Будто в телевизоре враз перегорела какая-то лампа, и тот из цветного стал черно-белым. Почему-то земля оказалась сразу под носом, а в душе появилась нестерпимая тоска. Впереди по лесу бежал кто-то огромный, а сам Генка летел за ним, этим великаном, но постоянно терял его из виду. Когда великан появлялся из-за кустов или пригорка, радость захлестывала, хотелось гавкать в полный голос: «Генка, как я тебя люблю! Я прощаю тебе и твои глупые шуточки и пинки под столом! Если я тебя не вижу, мне кажется, я умираю от тоски по тебе! Какое счастье — быть с тобой рядом! Если бы ты со мною был чуть-чуть почеловечнее! Хотя ты, Генка, и к людям такой же злой. А уж к собаке? О собаке и говорить не приходится. Но я все равно не могу без тебя! Я люблю тебя такого, какой ты есть».
Кто завыл? Генка не мог понять: не то это Жулька, не то он сам. На душе стало как-то скользко и пакостно. Уж помудровал Генка над своим Жулькой в жизни достаточно. Вот и сейчас. Вот сейчас бежит Генка! Ведь к оврагу бежит, сейчас сам за камень спрячется, а Жулька вниз сорвется. Еще лапу вывихнет. Это Генка хорошо помнил, оттого решил Жульку, хоть во сне, предупредить, спасти. Собрал все свои силы Генка да как закричит:
— Жулька! Фу! Назад! Стой!
И вдруг Жулька остановился. Жулька его услышал прямо во сне! Пес оглядывался в разные стороны и с недоумением соображал:
— Где Генка? Откуда он кричит?..
И тут Генка начал говорить. Говорил он взахлеб, забывая иногда, что говорит это собаке. Он рассказывал, где он, как его найти, и даже пытался объяснить Жулька, в каком направлении по берегу следует бежать... Когда Генка закончил, он вдруг понял, что уже не в Жулькином сне. «Ну что может собака? Ни сказать, ни объяснить!»
У Генки осталась последняя надежда: мать! Если уж и она не услышит своего родного сына, значит и вправду Генка — пустое место! И жизни ему осталось на этом острове дня два-три. Себя было жалко до слез. И что-то подсказывало ему, что времени осталось совсем немного. И Генка ринулся в мамкин сон...
У мамы сон был какой-то из кусочков, а между кусочками Генка слышал один и тот же вопрос: «Господи! Где же Генка?»
А кусочки были такие.
Первый кусочек. Генка маленький, учится ходить по комнате. Вдруг наступает на катушку и падает, ударившись подбородком о кубик. Течет кровь, мать плачет...
Второй кусочек. Стук в дверь. Входят в избу мальчишки и ведут Генку. Из его ноги хлещет кровь, а под кожей засели... нет, не занозы — доски-бревна целые! Мать берет в руки клещи из отцовского ящичка и достает занозы по одной, каждую поливая своими слезами.
Третий кусочек. Мать сидит на сундуке и не дает сыну открыть крышку. Генка орет на мать, глаза злые. Пытается открыть сундук и взять одежду, ему хочется гулять. У матери в душе темнота и страх: такой через год-другой и ударить может...
У Генки, который в мамкином сне побывал, совсем пакостно на душе стало, так пакостно, будто лежал он лицом в грязи и еще пытался встать. Но ноги и руки скользили, и он всякий раз тыкался носом в вонючую скользкую жижу. Бр-р-р! Противно! И больно. Душе больно, тут Генка и заплакал. Он не плакал, даже когда бывало больно и обидно.
— Мамочка, прости меня! Честно слово, больше не бу-у-уду! — затянул Генка, сам не пытаясь понять, чего не будет-то? И вдруг он услыхал:
— Ну ладно, Геночка, ладно! Успокойся! — это говорила мать во сне. Она его слышала!
Генка, путаясь в словах и сбиваясь, начал объяснять матери, где он и что с ним. Он спешил. Времени было все меньше... И тут Генка проснулся. Он лежал на ветках, собранных накануне. Солнышко всходило, но было еще прохладно. Обойдя остров, Генка не нашел даже следа от костра.
Ближе к полудню стали слышны крики и лай собаки. Но когда он увидал лодку, а в ней трех мужиков и Жульку, перехватило дыхание, и он не смог сразу отозваться. Ноги подкосились, и он сел на берегу. Причалила лодка, отец что-то говорил ему, потом закутал в одеяло и понес в лодку. Потом они плыли, и лодка покачивалась.
Дома, уже лежа в постели, он все слушал и слушал мамкины слова:
— Вот, отец, а ты все не верил... Материнское сердце еще не то может. Подсказало же оно, где Геночку искать надо. Слава тебе, Господи, сыскали...
А отец беззлобно отозвался:
— Ну прямо уж и материнское сердце! Мы без Жульки навряд ли сыскали бы твоего Геночку! Это все он. Так и рвался к Телячьему острову, так и рвался... Потом, как Генку взяли, пес ему все лицо облизал. Вот это пес!..
Генка лежал и прислушивался к голосам отца и матери. Под одеялом у него лежал Жулька. Он гладил пушистую шерсть своего верного пса. Тот лежал тихо, потому что знал: если мать его заметит на постели — сразу во двор выставит. Вот пес и не шевелился, только посапывал слегка да иногда своим шершавым языком облизывал Генкину руку.
Женька сидел в углу и глядел на все происходящее, не приближаясь к постели старшего брата. Генка подозвал мальца к себе и шепнул ему на ухо:
— Не обижайся на меня! А если кто обидит — скажи: ребра пересчитаю! Понял? Ты на меня надейся. Я же — старший брат! Значит, тебе — защитник! Понял?
Женька понял, оттого сразу забрался к Генке на постель и начал возиться с Жулькой. Мать шуганула с постели обоих и принесла Генке горячего молока. На душе было тепло и немного щемило. Хорошо, что Генка уже большой, а то бы, точно, расплакался. А так — только в носу защипало.
НРАВСТВЕННЫЙ УРОК:
Как аукнется, так и откликнется.
Что посеешь, то и пожнешь.
ВОСПИТАНИЕ ДОБРЫХ ЧУВСТВ:
— Какие чувства ты испытываешь к Генке?
— Одинаково ли твое отношение к Генке в начале, в середине и в конце сказки?
— Почему ты переживал за Генку во время его путешествия по острову?
