«Троица самых смелых!» – обратил Эстер внимание Валушки, все еще разглагольствующего о ките, на пепельно-серую группу людей (проглотив, дабы не расстраивать друга, продолжение фразы: «…если предположить, что тут, кроме них, еще кто-то остался…»); затем после короткой передышки, вразумив его относительно их задач в связи с поручением госпожи Эстер, он двинулся на противоположную сторону улицы, готовый с достоинством встретить первые мутные волны радости узнавания и растроганности от выпавшей на их долю чести – словом, все то, что страстно хотели, но никак не могли толком сформулировать трое господ, счастливо опознавшие в Эстере и Валушке живых людей.
«Нужно что-то предпринимать!» – прокричал один из них, когда они утомились приветствовать его и Эстеру удалось наконец освободить захваченную ими руку; это был тугой на ухо господин Мадаи, имевший неисправимую привычку «в ходе обмена мнениями» благим матом орать в уши несчастных жертв, и хотя с этим призывом тут же согласились и двое других господ, их позиции относительно того, что именно нужно предпринимать, как выяснилось, весьма расходились.
Сочтя, что тема их разговора во вступлениях не нуждается, и признав за Эстером роль хозяина положения, господин Надабан, дородный мясник, снискавший среди влиятельных горожан немалое уважение своими «чувствительными стихами», заявил, что он, со своей стороны, хотел бы привлечь внимание собравшихся к необходимости единства, однако господин Волент, мастер Башмачной фабрики и одержимый любитель всевозможных технических ребусов, покачал головой и предложил в качестве отправного принципа общих действий здравый смысл, с чем не согласился господин Мадаи, который, призвав остальных к молчанию, опять наклонился к Эстеру и во всю глотку гаркнул: «Бдительность, вот что нам требуется, господа!» Разумеется, ни один из них не дал повода усомниться в том, что обозначенные ими ключевые понятия – «бдительность», «здравый смысл» и «единство» – служат лишь многообещающими прологами к ответственным рассуждениям и что все они ждут не дождутся, когда смогут изложить свои неопровержимые аргументы, между тем Эстер – испытавший не меньшее облегчение оттого, что у входа в Джентльменский клуб Чулочно-носочной фабрики наткнулся на «трех живых идиотов», – конечно, предвидел, что будет, когда эти герои, трясущиеся как овечий хвост, вывалят на него свои разногласия, и чтобы предупредить их атаки и как можно скорее передать слово Валушке, который стоял чуть поодаль, рискнул осведомиться у господ, в чем причина такого (как можно понять по их горькому тону) единодушного пессимизма.
Вопрос, видимо, изумил их, и на мгновенье три взбудораженных взгляда как бы сбежались в один, ибо никто из них не предполагал, что Дёрдь Эстер, человек, который – как было сказано в одном давнем памятном адресе – «благодаря выдающемуся таланту осветил нашу повседневность золотом возвышающего искусства», бывший кумиром общества и, как писал о нем в одном своем панегирике господин Надабан, служивший «нам унылых будней альфой и омегой», – словом, никто и представить себе не мог, что Эстер, оказывается, ни о чем не знает; а с другой стороны, существовало ведь до смешного простое объяснение этой неосведомленности, состоявшее в признании известной рассеянности высоких умов и их стремления держаться подальше от мирского шума, и сие – ну конечно же! – означало, что они трое являются теми избранными счастливчиками, кому предстоит просветить выдающегося сына их родины относительно ужасающих перемен, которые наступили в городе, – короче, найти это объяснение и осознать свою исключительность было для них делом одного мгновения.
Со снабжением перебои, школы и учреждения, в сущности, не работают, наперебой заговорили они, ситуация с отоплением из-за нехватки угля просто катастрофическая.
Медикаментов нет, со скорбными лицами жаловались они, автобусы и машины простаивают, а нынешним утром отключился и телефон, окончательно решив участь города.
Так мало того, воскликнул горестно господин Волент, да к тому же еще, возопил господин Надабан, и в довершение ко всему, вскричал господин Мадаи, появился еще этот цирк, который перечеркнул последние надежды на прорыв и восстановление порядка, этот аттракцион с кошмарным китом, который мы простодушно пустили в город и с которым теперь уже ничего не поделаешь, ибо эта в высшей степени странная, приглушил голос господин Надабан, весьма подозрительная, закивал господин Мадаи, наводящая ужас компания, мрачно нахмурился господин Волент, прибыла нынче ночью на площадь Кошута.
Не обращая внимания на Валушку, который смотрел на них со смесью грусти и замешательства, они заявили Эстеру, что речь, несомненно, идет о преступной шайке, но добиться от них каких-то конкретных фактов было довольно трудно.
«Их там человек пятьсот!» – сказал кто-то из них, между тем как другой настаивал, что вообще-то в труппе их двое; что же касается самого аттракциона, о нем они то говорили как об ужаснейшей вещи на свете, то утверждали, что это всего лишь повод для того, чтобы с наступлением ночи какая-то непонятно откуда взявшаяся толпа обрушилась на ни в чем не повинных граждан.
Этот кит, говорили они, совершенно тут ни при чем, а потом вдруг оказывалось, что на самом-то деле он и есть причина всех неприятностей, но когда они заявили, что эти «злодеи» уже занялись грабежами и при этом – все до единого – неподвижно стоят на площади, Эстер решил, что с него достаточно, и жестом дал знать, что он хочет говорить.
Люди напуганы, опередив его, быстро добавил господин Волент, мы не можем так просто на это смотреть, подхватил господин Надабан, и сложа руки ждать, своим характерным тоном высказался господин Мадаи, пока на нас обрушится катастрофа.
Ведь тут дети, вытер слезу господин Надабан, несчастные матери, трубным голосом взвизгнул господин Мадаи, и главное, заключил возбужденный господин Волент, в совершенно реальной опасности то, что дороже всего для нас, – тепло домашнего очага… Представить себе, чем закончился бы этот жалобный хор трех бравых организаторов сопротивления, разумеется, можно, но только теоретически, ибо Эстер, воспользовавшись кратким мгновением общей подавленности, взял слово и, учитывая их взвинченное состояние, решил облегчить душевные муки троих господ, заверив их в том, что безвыходных положений не бывает, нужна только непреклонная воля, и тогда есть надежда, что ситуация переменится.
Коротко и без лишних предисловий он изложил им программу общественного движения «ЧИСТЫЙ ДВОР, ОПРЯТНЫЙ ДОМ», суть которого, на его взгляд – он повел глазами поверх их голов, – говорит сама за себя, после чего попросил молодого друга посвятить уважаемых господ в детали, сам же, отметив, что он облечен полномочиями не только «главного мусорного смотрителя» в рамках их городского движения, но и «инспектора всегалактической свалки», добавил, что, со своей стороны, ни секунды не сомневается в успехах их будущей организаторской деятельности.
С трудом дождавшись, пока его спутник подробно проинструктирует трех господ относительно их задач и передаст им список, Эстер, ограничив прощальную церемонию скупым взмахом длани, повернулся на каблуках и оставил троицу переваривать услышанное.
Он был уверен, что семя прекрасного замысла госпожи Эстер пало на благодатную почву и все, что ему осталось, это стереть из своей памяти события последней четверти часа; так он и сделал, и когда трое господ, изумленные молниеносным прощанием, но вскоре очухавшиеся, разразились согласными воплями: «Да, воспрянуть! Замечательная идея! Здравый смысл!..Единство!..Бдительность!..Вот что самое главное!» – он этого даже не услышал и, черпая силы в сомнительном утешении, что этим нечеловеческим испытанием своего терпения наконец-то освободился от свалившегося на него бремени, вернулся к своим еще только вырисовывающимся планам и попытался с возможной тщательностью обдумать, как ему теперь быть.
