Я еле держался на ногах, когда подошла моя очередь.
Вислоусый страж в кожаном доспехе, покрытом мелкими капельками влаги, сунулся под мою шляпу, как под зонт. Развернул подорожную грамоту, принялся читать, хмурясь и шевеля губами. Усы его шевелились и, казалось, жили собственной жизнью, словно к лицу стражника прилип морской гад.
– Торюмон Рэйден?
– Да.
– Служба Карпа-и-Дракона?
– Младший дознаватель.
– Запрещённые предметы? Яды, сонные снадобья? Скрытое оружие? Чужие письма или иные послания? Опиум или иные дурманящие зелья? Средства для их употребления?
– Ничего из этого.
Усач прервал чтение, глянул через моё плечо – и попятился, увидев рыбью морду, выглядывавшую из-под мокрого капюшона.
– Мой слуга-каонай. Положен мне по службе.
– Проходите!
Страж махнул рукой напарнику: всё в порядке, пропускай. Вот так, никогда не знаешь, где упадёшь, где монету найдёшь. Небось, без рыбьей морды меня бы ещё долго мурыжили.
На борт мы поднялись последними. Двое матросов по широким сходням завели на корабль упирающуюся кобылу. Сходни подняли, ударил корабельный колокол.
Мы отчалили.
* * *
Раньше я плавал только на лодке. Впрочем, в этом путешествии для меня многое было впервые, не только качающаяся под ногами палуба корабля. Говорят, в хорошую погоду через пролив виден берег большого острова Хонсю, куда мы направлялись. Наш Госю – малый остров; только если я через наш малый десять дней ехал – каков же тогда большой?!
Но я о другом. В хорошую погоду Хонсю, может быть, и виден, но не сегодня. Пристань скрылась в пелене дождя, а дальний берег не спешил появляться. Вокруг была вода, одна вода. Серые злые волны атаковали нас волчьей стаей, разбивались о нос корабля, окатывали палубу дождём брызг. Ветер крепчал, корабль жалобно скрипел. Качало всё сильнее, чтобы не упасть, я хватался на канаты и верёвки. Не знаю, как они называются у моряков, и знать не хочу – лишь бы держали.
Плавание нравилось мне всё меньше и меньше.
Мимо прошёл Мигеру. Он за верёвки не хватался и даже не опирался на свою клюку, сунув её подмышку. Двигался он враскоряку, покачиваясь в такт кораблю. На носу каонай приложил ладонь козырьком к рыбьей маске, вглядываясь вдаль. Потом заметил, что на него смотрят матросы – и, ссутулившись, побрёл обратно.
– Ты на таком корабле плавал? – спросил я его.
– Нет. Это – плоскодонное корыто. Carga costero
[77].
– Ему опасен шторм?
– Шторм? – под маской булькнуло. Похоже, каонай смеялся. – Это не шторм. Это чепуха, доброго слова не стоит. Шторм нас ждёт впереди.
Успокоил, негодяй!
Капитан предложил мне спуститься в трюм, к остальным пассажирам и лошадям, но я отказался. Если начнём тонуть, на палубе больше шансов спастись, чем в трюме: оттуда ещё поди выберись… Впрочем, свои шансы спастись в случае крушения я не переоценивал: плаваю я скверно.
Мигеру оказался прав: ветер усиливался, срывал с волн шапки пены, сёк лицо. Из-за этого я проморгал момент, когда мгла раздалась, открывая угрюмые скалы в белой ярости прибоя. Капитан выкрикнул команду, канаты заскрипели, хлопнул и вновь натянулся парус. Корабль с натугой совершил разворот, заваливаясь на левый борт. Мы шли вдоль берега, но пристани видно не было. Похоже, мы промахнулись мимо места назначения, и теперь капитан искал, где пристать.
Подавшись вперёд, Мигеру вглядывался в береговую линию. Что он там высматривает? Вскоре я и сам разглядел: узкий залив, весь в кипени бурунов. А в глубине его – мокнущий под дождём порт и дюжина причалов. Редким гребнем они выдавались далеко в море. Мы вновь сменили курс, направляясь к причалам.
Вот и конец плавания! Всё обошлось, скоро под ногами будет твёрдая земля.
– Господин!
Я едва расслышал Мигеру сквозь шум бури и хлопанье парусов.
– Господин! Скажите капитану, чтобы он…
– Что?!
– Скажите капитану, чтобы он…
И он выдал дикую тарабарщину. Да, это был мой родной язык, но я ничего не понял.
– Сам ему скажи!
– Меня он не станет слушать!
Он прав, не станет. Прогонит пинками. Хорошо, если за борт не вышвырнет.
– Это важно, господин! – надрывался Мигеру. – Это жизненно важно!
– Повтори, что ты сказал.
Он повторил. Я опять ничего не понял, но запомнил. Оставалось надеяться, что капитан разберётся в этой китайской грамоте и правильно её истолкует.
Добраться до капитана по палубе, уходящей из-под ног, под ливнем и ветром – та ещё задача. Справился я чудом. Поначалу капитан меня не расслышал. Потом отмахнулся. Обернулся, собираясь послать надоедливого пассажира в ад – и я заорал, как резаный. Я выкрикивал слова Мигеру прямо ему в лицо. На мгновение он застыл, и я увидел: капитан молод, слегка за двадцать. Вздрогнув, он кивнул мне и принялся выкрикивать приказы. Корабль повернул. И ещё раз. И ещё. Теперь мы шли против ветра, под острыми углами, рыская вправо-влево и с трудом продвигаясь вперёд.
Причалы медленно приближались.
* * *
Когда спустили сходни, а из трюма начали выбираться пассажиры, капитан подошел ко мне.
– Вы моряк?
– Нет. Я впервые в море.
– Прошу меня простить, но я вам не верю.
– Я передал вам слова моего слуги.
Капитан нашёл глазами Мигеру. В ответ Мигеру снял маску карпа, открыв то, что заменяло безликому лицо. Капитан не отвернулся. Во взгляде его не было отвращения.
5
«Каков слуга, таков и господин!»
Харчевня! Ну наконец-то!
Сухо, натоплено. На углях жарится рыба. Пахнет маслом и выпивкой. Рай будды Амиды, не иначе! Да, ужин и ночлег здесь встанут мне вдвое дороже, чем на почтовой станции. И что? В дверях рая не торгуются.
От промокшей одежды повалил пар. Окутан облаком, я упал на колени.
Стол. Чай. Хозяин.
– Добро пожаловать, господин! Чего желаете?
– Рыбы! Редьки! Лепешёк!
– О, да вы с того корабля, что чуть не утонул! У старого Широ глаз намётанный. Саке подогреть?
– Да! Всё на двоих: и ужин, и саке.
– Вижу, вы умираете от голода. Уже несу!
– Приготовьте комнату для меня. Отнесите туда жаровню.
– Кимико! Уберись в комнате для господина, негодная!
– Позаботьтесь о моей лошади. Она под навесом у входа.
