– Это не имеет значения.
– Не имеет? Тебя арестуют!
– Никто меня не арестует.
– Как ты это понял?
– Прошлое вернется, и темп ускорится. В общем и целом это вряд ли будет заметно. У меня впереди вечность, так какое это может иметь значение?
Франсуа смотрел на Жюля в полном замешательстве, не потому, что не понимал того, что сам же называл «бергсоновщиной», а потому, что Жюль казался таким счастливым, словно ему сделали инъекцию морфия.
– Я посмотрю на Париж, на потоки машин на улицах и бульварах, на город, который дышит, как живое существо, и Арно с Дювалье покажутся мне маленькими, будто песчинки. Прошлое и настоящее сольются. Я увижу эшелоны, идущие в Верден, Гитлера посреди безлюдных Елисейских Полей, освобождение, увижу одновременно многие века, наслоившиеся друг на друга.
– Жюль, у тебя все в порядке?
– Да. И я вижу. Музыка – единственная сила, достаточно могущественная, чтобы отодвинуть завесу истории. И пускай лишь на мгновения, но все становится ясным, совершенным, смиренным и праведным, когда мы возносимся вместе с ней. Тысяча девятьсот сорок четвертый, Франсуа. Мир по-прежнему жив.
* * *
После поездки к Жюлю Франсуа, которому хотелось бы считать себя этаким французским Полом Ревиром
[67], не сомневался, что его друг сошел с ума и что все-таки, несмотря на это, Жюлю ничто не угрожает.
Наутро Арно и Дювалье отправились в Анфлер, но не на полицейской машине, а на «фольксвагене» Дювалье. Он был легким и, несмотря на не слишком мощный двигатель, обладал ускорением, как у спортивной машины. К тому же у него был люк на крыше. По пути, как раз сворачивая на восток от Лизье, они разминулись с Арманом Марто, который направлялся в Париж. Детективы не были знакомы с Арманом, а он не знал их, все трое были сосредоточены на Жюле, но не догадались бы об этом, даже если бы застряли в одном лифте или сидели бы за одной стойкой бара. И все же, если бы существовал некий колокольчик, сигнализирующий о таких совпадениях, он непременно бы звякнул, когда их автомобили с общей скоростью 190 километров в час проехали всего в каких-то десяти метрах друг от друга.
Пожилой судья был весьма элегантен, впечатление портила досадная редина между зубами. Арно и Дювалье практически застали его врасплох, когда он возвращался с пляжа, одетый в шорты и легкомысленную футболку, на которой красовался котик в красно-белом полосатом колпаке. Детективы были в летних костюмах и при галстуках, но смутились куда больше, чем судья. Он принял их в саду, куда доносился приглушенный плеск морских волн. Сбросив шлепанцы, судья задрал ноги на большую оттоманку с квадратной подушкой. Его жена принесла тосты с икрой и кувшин сангрии.
– Нам нужно возвращаться, мсье судья, – сказал Арно после третьего бокала.
– Почему бы вам не побыть – искупаетесь, отработаете позже. У нас достаточно курятины?!! – гаркнул он вдруг так громко, что Дювалье расплескал сангрию.
Поскольку судья смотрел прямо на него, когда орал, Дювалье проблеял:
– Не знаю.
– Да я не вам, это я со своей женой разговариваю. У меня артрит, и я не могу повернуть голову. У нас! Достаточно! Курятины!
– Для чего?!
– На четверых!
– Нет! Но есть еще окорок!
Это было весьма необычное слушание дела, после которого два полицейских – еврей и мусульманин, – с удовольствием откушав свинины на обед, отправились на пляж, оставив пистолеты под присмотром судьи. Плавки судьи вполне подошли Арно, но Дювалье пришлось подвязать свои веревкой, чтобы не свалились. До того как идти купаться, детективы поведали судье все, что накопали, включая самую свежую информацию о том, что кровь на чеке совпала с кровью на мосту, что на чеке остались отпечатки Рашида Бельгази и еще двоих, и они уверены, что один из этих двоих – Жюль.
– Но точно вы не знаете, – заметил судья.
– Узнаем, как только возьмем его. Наша теория насчет лодочного домика подтверждается, похоже.
– А если вы ошибаетесь?
– Мы уверены. И готовы рискнуть.
– Прежде чем вы его арестуете, нужно, чтобы ГУВБ дало добро.
– Мы бы гораздо раньше раскрыли дело, если бы ГУВБ не задержало письмо от Бельгази.
– Это не они. Письмо перехватила служба разведки, получив его прямо от турок, оно даже не успело покинуть страну. А почему бы ГУВБ не вмешаться? Как вы думаете? Это их работа. Надо подождать до завтра. Как вы считаете, велик ли риск побега?
Лицо Арно изобразило скептицизм.
– Он стар, всю жизнь прожил в Париже, ему некуда и не к кому бежать. Старики почти никогда не убегают.
– Я подпишу, – пообещал судья, – но после согласования с ГУВБ.
– Вы можете связаться с ними сегодня?
– Нет, человека, с которым я контактирую, нет на месте. Завтра. Оставайтесь на ночь! Завтра будний день, и на обратном пути особых пробок не будет. Как только я получу подтверждение, вы сможете вернуться в Париж и арестовать его.
– А обойти ГУВБ нельзя?
– Нет. Ваш Рашид Бельгази связан с ИГИЛ. В ГУВБ относятся к этому очень серьезно, и они обладают большей информацией, чем мы, так что придется обождать. К тому же я им обещал.
– Вы знали?
– Конечно знал. Это письмо отправили вам уже давненько, я думал, вы несколько месяцев как работаете над ним.
* * *
Арман Марто битый час кружил по Сен-Жермен-ан-Ле, отыскивая, куда бы поставить машину. Он приехал из Нормандии, чтобы сообщить Жюлю информацию, которая вполне уложилась бы в минуту телефонного разговора, но ему не хотелось, чтобы разговор зафиксировали. Да, кто-то мог заметить его появление, но Арно точно знал, что это будет не Нерваль. Даже если за Жюлем никто не следит, Арману не хотелось, чтобы случайный штраф за парковку обнаружил его местопребывание, поэтому не пожалел времени и отыскал хорошую стоянку.
Жюль не удивился, увидев Армана у двери.
– А, Марто, входите, – пригласил он.
– Лучше давайте прогуляемся по саду.
– Хорошо, – согласился Жюль, закрывая дверь. – А почему? – поинтересовался он, когда они шли по дорожке.
– Жучки.
– Уже август, и в саду больше жуков, чем в доме. Или вы о других жучках?
– О других.
– В моем доме? Их там нет.
