В политике рост спроса на хлопок и необходимость в стабильных поставках помогли обосновать британскую экспансию в Индии. Путем принуждения и завоеваний Ост-Индская компания в итоге стала контролировать весь субконтинент, в то время как британские фабрики перетягивали на себя хлопковый бизнес, подрывая экономику Индии. Неудивительно, что Махатма Ганди избрал домотканый хлопок символом сопротивления британскому правлению, говоря, что «патриотический долг каждого индийца — прясть собственный хлопок и ткать свою ткань». Стилизованная колесная прялка по-прежнему является центральным символом на индийском государственном флаге. Хлопковая промышленность, будучи первой высокомеханизированной отраслью, помогла перевести Европу с крестьянско-фермерской экономики на фабричную, установив схему, которая продержится два столетия: сырье везут с юга на север, а затем произведенные товары экспортируют по всему миру. В Европе эта система укрепила империи и способствовала подъему благосостояния — в Америке она привела к войне.
Хлопок, встреченный Христофором Колумбом в Новом Свете, отличался от своих африканских и азиатских родственников. Волокна у него были длиннее, семена крепче держались за них, отчего с ним было значительно труднее работать. Но благоразумный адмирал тем не менее хвалил свой хлопок, заявляя, что он растет в изобилии, не требует ухода и его можно собирать круглый год. Его описания были полны типичного Колумбова хвастовства и самонадеянности, но в случае хлопка его энтузиазм не был так уж неуместен. Более длинные волокна пуха позволяли делать превосходную пряжу, и один-единственный вид американского хлопка сегодня составляет более 95 % мирового производства. Но, как со всей очевидностью показали мои собственные попытки, отделение семян от волокон было делом непростым. Несмотря на мировой бум, американский хлопок оставался второстепенной культурой до тех пор, пока Эли Уитни не сконструировал свою знаменитую волокноотделительную машину. Она дала мгновенный подъем эффективности и производительности, но молодой изобретатель никак не мог предсказать другие, более отдаленные последствия разработанной им технологии.
Хотя он и получил патент на это устройство, подписанный тогдашним государственным секретарем Томасом Джефферсоном (который, ознакомившись с чертежами, заказал машину для своей усадьбы Монтичелло), Эли Уитни так никогда и не получил прибыли от своего изобретения. Простота машины позволяла легко скопировать ее, и вскоре изобретатель узнал, что в сельских южных судах не испытывают особого сочувствия к городскому патентодержателю с Севера. Даже небольшая часть причитающегося Уитни дохода сделала бы его феноменально богатым. В течение десяти лет после получения им бесполезного патента технология очищения волокон привела к 15-кратному росту экспорта хлопка с американского Юга. Производство продолжало удваиваться каждые десять лет, и к середине XIX в. южные плантации поставляли примерно три четверти мирового объема хлопка-сырца. Хлопок подарил молодой американской нации больше богатства, влияния и международного престижа, чем любой другой товар.
Ни один историк не станет подвергать сомнению тот факт, что Эли Уитни, как правообладатель волокноотделительной машины, пострадал от существовавшей тогда юридической системы, но его невзгоды меркнут по сравнению с другими последствиями этого изобретения. Механизация могла упростить обработку хлопка, но выращивание его по-прежнему требовало огромного труда. Внезапно ставший прибыльным американский хлопковый бизнес оживил еще недавно угасавший спрос на африканских рабов. Эта самая гнусная из трех сторон атлантического торгового треугольника взлетела до нового пика в 1790-х гг., когда каждый год по «среднему пути» (маршруту работорговли из Африки в Америку) проходило до 87 000 рабов. Конгресс США запретил ввоз рабов из-за границы в 1808 г., но внутренняя работорговля продолжала процветать, и между 1800 и 1860 гг. число рабов увеличилось впятеро. В некоторых местах покупка и продажа людей, собиравших хлопок, стала бизнесом, который соперничал по прибыльности с куплей-продажей самого хлопка.
Эта глубоко укоренившаяся связь рабства и хлопка в итоге стала определять экономику довоенного Юга, подготовив почву для самого ужасного американского военного конфликта. Более миллиона человек было убито, ранено и лишилось домов к концу Гражданской войны в 1865 г. Это противостояние стало решающим для страны, создав и надолго закрепив социальное и политическое разделение. Но лежавшая в его основе экономика семенного пуха практически не изменилась. На смену рабству пришла долевая аренда, и производство хлопка достигло довоенного уровня за пять лет — он оставался главной статьей американского экспорта до 1937 г. Для Эли Уитни все тоже обернулось наилучшим образом. Срок действия его по-прежнему бесполезного патента истек, но он заработал огромное состояние в другой отрасли промышленности — производстве мушкетов, винтовок и пистолетов. По иронии судьбы изделия оружейного завода Уитни были одними из самых распространенных среди стрелкового оружия во время Гражданской войны.
Хотя связь семян с военными действиями может показаться надуманной, хлопковый пух — не единственная стратегия распространения семян, которая повлияла на события на поле боя. В первой воздушной бомбардировке в истории участвовали четыре небольшие ручные гранаты, сброшенные из кабины разведывательного самолета во время итало-турецкой войны 1911 г. Итальянский пилот действовал один, без приказа, и сбрасывал гранаты, пролетая низко над турецким лагерем в Ливийской пустыне. Никакого урона противнику нанесено не было, но люди с обеих сторон конфликта расценили это действие как чудовищное нарушение военной этики. Однако чувство возмущения быстро прошло, как только стратеги осознали потенциал нового средства нападения. Те сброшенные гранаты открыли новую эру в военном деле, и пилот навечно заслужил упоминание в учебниках по военной истории. Однако немногие помнят необычную конструкцию его летательного аппарата. Это был не биплан в стиле братьев Райт или Альберто Сантос-Дюмона, бразильского пионера авиации; также он не был вдохновлен и птицеподобными планерами Отто Лилиенталя. Самолет состоял из хвостового пропеллера и изящного крыла, которое показалось бы знакомым любому уроженцу Индонезии, где штуковины такой же формы в огромных количествах летают среди листвы. Аэроплан, использовавшийся в том инциденте, был фактически копией летающего семени яванского огурца, отличающегося превосходными аэродинамическими свойствами, но только сильно увеличенного в размерах.
Большинство пионеров-авиаторов брали идеи у птиц и летучих мышей, но австриец Иго Этрих предпочел значительно более древнюю версию крыльев. Окаменелости, похожие на те, что я видел у Билла ДиМишеля, показывают: семена были крылатыми на протяжении сотен миллионов лет. Имея огромное количество времени на эксперименты, растения, всевозможными способами утончая и растягивая ткани своих отпрысков, создали огромное разнообразие килей и лопастей — от ячеистого ребра белозора бахромчатого, «бахромчатой парнасской травы», до многослойных крылышек дельфиниума или более знакомых «вертолетиков» клена и явора. Этрих сосредоточил внимание на семени, чье одиночное стреловидное крыло в длину достигает 6 дюймов (15 см), но, как и волокно хлопка, имеет толщину всего в одну клетку, что дает ему подъемную силу без увеличения веса. Лоза яванского огурца тонкая и невзрачная, она забирается вверх, к освещенным солнцем верхушкам деревьев индонезийских лесов. Немногие западные ботаники видели ее — но о семенах они узнали задолго до того, как нашли образующее их растение.
