Прошу заметить, что это с моей стороны отнюдь не упрек, но вот уже десять минут мы обсуждаем Уголовный кодекс, словно вы – следователь, а я – преступник.
– Эх, дорогой господин Баратто! – воскликнул Сальватор. – Надеюсь, вы понимаете, что наш разговор затягивается не по моей вине: это вы чините всякого рода препятствия.
– Дело в том, что у вас по отношению ко мне вырвалось только что крепкое словцо.
– Кажется, я сказал, что вы…
– Нет нужды повторять его, – перебил Сальватора нотариус. – Я согласен забыть обиду и даже в память о вашем отце снова предложить свои услуги, но выразите вашу просьбу в более разумной форме! Режьте меня на куски, но вы не сможете получить от меня то, чего у меня нет. Ну, ваше окончательное слово!
– Именно это я сейчас и сделаю. И чтобы положить конец пустым разговорам, перейду от статьи двести пятьдесят пять Уголовного кодекса к статьям тысяча триста восемьдесят два и тысяча триста восемьдесят три Гражданского кодекса, часть третья, пункт четвертый, глава вторая. Наберитесь терпения, мы подходим к самому главному.
Нотариус снова хотел остановить Сальватора, но тот не дал ему этого сделать и продолжал:
– «Статья тысяча триста восемьдесят два. Если один человек нанес ущерб другому, он обязан его возместить».
«Статья тысяча триста восемьдесят три. Любой человек несет ответственность за ущерб, который он причинил не только действием, но в результате небрежения или по неосмотрительности».
Сальватор поднял голову и произнес медленно, с расстановкой, не отнимая палец от раскрытой книги:
– Вот как закон наказывает правонарушителей. Я уж не говорю о гражданской смерти и поражении в гражданских правах, это само собой разумеется. А теперь, когда я напомнил вам закон, позвольте мне повторить свою просьбу: не будете ли вы так добры передать мне завтра в девять часов утра сумму в полмиллиона франков?
– Это все равно что биться головой об стену! – вскричал нотариус, делая вид, что пытается расшибить лоб об стол. – Это все равно что потерять рассудок, если, конечно, я его уже не лишился, потому что ваши слова представляются мне бессмысленными, а все происходящее – страшным сном.
– Успокойтесь, честнейший господин Баратто, вы давно проснулись, и мне кажется, вы сами это понимаете.
Нотариус еще не знал, что Сальватор ему скажет, но заранее трепетал.
– Спрашиваю вас в последний раз: правда ли, что вы не получали и не видели завещания маркиза де Вальженеза?
– Да, да, клянусь перед Богом и людьми, что никогда не получал и не видел его завещания.
– В таком случае повторяю, чтобы вы не забывали: вы самый мерзкий негодяй, какого я когда-либо видел. Прошу!
Остановив левой рукой г-на Баратто, собиравшегося в другой раз вцепиться Сальватору в горло, правой рукой молодой человек вынул завещание, которое он уже показывал, как помнят читатели, г-ну Лоредану де Вальженезу в шатийонском кабачке, куда Жан Бычье Сердце и его друг Туссен Бунтовщик грубо оттащили несчастного дворянина.
Потом он прочел следующие строки на конверте:
«Настоящий документ является моим собственноручным завещанием, точная копия с которого будет передана завтра в руки господина Пъера-Николя Баратто, нотариуса, проживающего на Вареннской улице в Париже. Оба документа, написанные моей рукой, имеют силу оригинала.
Подпись: Маркиз де Валъженез».
– Только «будет передана», но ведь не «передана»! – вскричал нотариус.
– Верно, – подтвердил Сальватор. – Но вот тут под моим большим пальцем спрятано несколько слов, восполняющих этот пробел.
Он убрал палец, и мэтр Баратто, обливаясь потом, прочел под приведенными нами строками:
«Получено мною,
П. – Н. Баратто».
Бесценная подпись сопровождалась витиеватым росчерком, на какие способны одни нотариусы.
Мэтр Баратто попытался вырвать завещание из рук Сальватора, как в подобных обстоятельствах хотел сделать и Лоредан де Вальженез. Однако посетитель угадал его намерения и, предупреждая движение, так сильно сдавил руку, что тот взмолился:
– Ах, господин Конрад, вы сломаете мне руку!
– Ничтожество! – поморщился Сальватор, выпустил нотариуса и убрал бумагу в карман. – Ты и теперь будешь клясться перед Богом и людьми, что не получал и даже не видел завещания маркиза де Вальженеза?
Он отступил назад, скрестил руки на груди и продолжал, глядя на нотариуса:
– По правде говоря, любопытно посмотреть, как далеко может зайти человеческая подлость! Вот передо мной негодяй, который, должно быть, полагал, что из-за его преступления несчастный молодой человек двадцати шести лет пустил себе пулю в лоб; и это ничтожество, этот мерзавец шел за его гробом, а потом зажил без забот, принимая общественное признание, которое просто сбилось с пути, когда заглянуло в его контору.
Он жил как все, имел жену, детей, друзей, смеялся, ел, спал и даже не подумал, что его место – не в изящном кабинете за письменным столом работы Буля, а у позорного столба, на каторге, на галерах! Признаться, общество, где возможны такие чудовищные несправедливости, устроено дурно и нуждается в коренных преобразованиях.
Он нахмурился и уже другим тоном произнес:
– Покончим с этим поскорее! Отец завещал мне все свое состояние, движимое и недвижимое: в качестве возмещения убытков, не говоря уж о преступлении, предусмотренном Уголовным кодексом, вы мне должны вернуть все имущество моего отца, оценивавшееся, сргласно завещанию, в четыре миллиона франков. Прибавим сюда проценты с этой суммы за семь лет… ну, скажем, миллион четыреста тысяч франков, не считая процентов с этих же процентов, а также ущерба, нанесенного мне согласно статьям тысяча триста восемьдесят два и тысяча триста восемьдесят три. Значит, вы мне должны в эту самую минуту, позабыв на время об ущербе, пять миллионов четыреста тысяч франков. Как видите, моя просьба более разумна и скромна, чем вам показалось в начале нашего разговора, раз то, что я требую? не составляет и десятой части моего состояния.
Нотариус был совершенно оглушен, он стоял, глядя себе под ноги и повесив голову на грудь, он напрягся и не смел шевельнуть пальцем, похожий на последнего грешника перед карающим ангелом во время Страшного суда.
Сальватор похлопал его по плечу, чтобы вывести из подавленного состояния, и сказал:
– О чем это мы задумались?
Нотариус вздрогнул, словно его коснулась рука жандарма в суде присяжных. Он поднял на собеседника затравленный, испуганный, бессмысленный взгляд, потом снова уронил голову на грудь и вернулся в прежнее состояние томительного ожидания.
– Эй! Господин мошенник! – окликнул его Сальватор. Вид этого человека вызывал у него только отвращение. – Давайте говорить мало, но быстро и вразумительно. Я вам сказал и повторяю, что мне нужны полмиллиона франков завтра к девяти часам утра.
