* * *
Мы находимся внутри своего тридцать седьмого года, но пока имеем возможность его изучать и готовиться к худшему. Алексей Федяров по винтикам разбирает механизмы фабрикации в России уголовных дел – политических, экономических и по наркотикам. Одним читателям это укажет, с чем бороться, а другим поможет меньше времени провести за решеткой. Очень своевременная и полезная книга!
Борис Грозовский,
обозреватель
С неправосудием смириться нельзя. Вернее, смириться с ним просто невозможно, потому что по своему эффекту неправосудный приговор равен пытке. Он не забывается, не прощается и никогда не уходит из сознания, оставляя в нем адский коллоидный рубец. Как ложь и предательство. Как мерзость, которой ты не смог противостоять.
Именно поэтому нужно очень хорошо понимать, как и по каким правилам работает российская фабрика, массово штампующая неправосудные судебные решения. Знать, чтобы успешно бороться за то, чтобы вирус, засоряющий российское правовое поле борщевиком неправосудия, окончательно не сжег своим ядом души людей, живущих на этой земле.
Как в условиях системы, не допускающей оправдания, все же пытаться доказывать невиновность? Собственно, об этом книга, которую вы держите в руках…
Елена Лукьянова,
общественный и политический деятель, адвокат, профессор ВШЭ
И в глубине своих злобных сердец орки ненавидели Хозяина, что вверг их в столь жалкое состояние, хотя и служили ему из страха.
Дж. Р. Р. Толкин. Сильмариллион
От автора
Когда нынешняя правовая система только создавалась, в 1999 г., один приятель сказал мне: «Теперь все будет в порядке, наши люди в Кремль пришли».
Я был следователем прокуратуры, он – оперативным уполномоченным ФСБ.
На стене у него висел портрет Феликса Дзержинского, а портрета Бориса Ельцина не было, тогда отсутствие в кабинете портрета президента в тех органах не порицалось. Да и ассоциации с репрессиями на тот короткий период стали неприличны. Однажды на обжаловании в суде ареста по делу, что я расследовал, прокурор сослался на признательные показания арестованного. Судья резко одернул его: «Вы мне тут Вышинского еще цитировать начните». Органичным тогда это казалось и верным – признание должно быть подвергнуто сомнению и проверено, как любое доказательство, а судопроизводство 30-х гг. прошлого века и поминать неприлично: террор он и есть террор, пьяный матрос с наганом его вершит или суд.
Но настали времена тех самых «наших людей», которые учинили все, как только и умели. Они всегда верили, что оперативная работа, следствие, суд независимы исключительно в рамках правосознания, а оно может быть революционным, коммунистическим, социалистическим – придумать названий можно много, но главное – установленным свыше. Нынешнее вообще без имени и идеи, но элиты оберегает успешно, а это и есть его предназначение.
Тот приятель, к слову, в новых реалиях не ужился, был уволен, едва достиг порога выслуги и работает теперь в строительном бизнесе, оберегая его от силовиков как умеет. О «наших людях» говорит нецензурно, хотя в целом воспитан и к обсценной лексике склонности не имеет, ждет истинных «наших», но настроен пессимистично.
Правовая система, в которой сервильные опции настроены как основные, а правосудие допустимо лишь до границ, за которыми происходят коллизии с интересами ее бенефициаров, порочна изначально. Однако потенциал жизнеспособности этой системы огромен. Объединение исполнительных, контрольных, надзорных и судебных функций под одним началом, безусловно, обеспечило полную управляемость и уничтожило независимость, абсолютная лояльность законодателя устроителям этого порядка дала им возможность устанавливать и отменять правила произвольно. Как результат – Россия не только манипулирует своими международными обязательствами и собственной Конституцией, непринужденно на законодательном и подзаконных уровнях вводя ограничения на реализацию основных прав и свобод человека, но и сурово наказывает за нарушение этих регуляций, которые сами по себе вполне могли бы стать основой антиутопического сюжета.
Вряд ли авторы Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее – Конвенция) предполагали, что какая-то из стран будет системно и осознанно нарушать свои обязательства, оставаясь участником Конвенции, но игнорируя многочисленные решения Европейского суда по правам человека (ЕСПЧ) и его рекомендации по реформированию законодательства. Не думаю, что в каком-либо еще государстве высшие руководители всерьез сравнивают затраты на выплаты компенсаций за нарушение прав и на устранение причин этих нарушений. Так, в ситуации с условиями содержания под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений кто-то во власти пришел к выводу, что платить компенсации дешевле, чем создать цивилизованные условия для арестованных. И государство платит, формально исполняя требования Конвенции, но не принимая мер к соблюдению прав своих же граждан. Платит, к слову, за счет налогоплательщика, это – бюджетные расходы. Ответственность должностных лиц в подобных случаях не персонализирована и не установлена.
Исключительно как результат манипуляций с конституционными правами граждан родилась статья 212.1 УК («Неоднократное нарушение установленного порядка организации либо проведения собрания, митинга, демонстрации, шествия или пикетирования»), диспозиция которой сама по себе фактический запрет на реализацию конституционного права на мирное собрание. У приговоров по таким делам нет перспектив в ЕСПЧ, но в новые правила системы – «мы нарушаем Конвенцию, но исправно платим компенсации» – подобные несуразицы вписываются органично.
Легализм во всем его цинизме: правовые институты, необходимые как атрибут цивилизованного государства, функционируют и генерируют внешние признаки правосудия. Это касается и государственных институций, от формально независимого судьи до омбудсмена, и правового инструментария. Но этот инструментарий декоративен, его задача – в придании видимости соблюдения правовых гарантий. Ожидать соответствующего содержательного наполнения не стоит, эта задача элитами не востребована.
Сами по себе правовые нормы, пусть и самые прогрессивные, вязнут в правоприменении. Так, институт досудебного соглашения, который введен в российскую правовую систему Федеральным законом от 29 июня 2009 г. № 141-ФЗ «О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации и Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации», казался прорывным в своем первоначальном замысле. В пояснительной записке к законопроекту его целью декларировалось способствование борьбе с организованной преступностью «при условии значительного сокращения таким лицам (заключившим досудебные соглашения. – Прим. авт.) уголовного наказания и распространения на них мер государственной защиты потерпевших, свидетелей и иных участников уголовного судопроизводства».
