В определенном смысле лишь в тот момент Оливия осознала целиком и полностью, почему Кристофер живет в Нью-Йорке.
– Наверное, ты права, – медленно проговорила она, и боль пронзила ее от макушки до пяток. Затем она вспомнила Эми. Вот откуда у девочки этот налет отчужденности: Эми любит мать, но она с ней не близка. То, что происходило в детстве, остается с людьми навсегда.
– Я люблю внука, – говорила Изабель. – Да, люблю, но он не часть моей жизни, должна я признать.
Оливия качнула ногой вверх-вниз. Помолчав, она рассказала Изабель о том, как она написала два письма, одно маленькому Генри, другое его старшему брату, который внезапно повел себя с Оливией очень мило, и оба мальчика ей ответили. А затем позвонил Кристофер: «Мама, нужно, чтобы ты написала и девочкам тоже». Это задело Оливию, она написала девочкам и не получила ни строчки в ответ.
Изабель выслушала ее и развела руками:
– Даже не знаю, что и сказать.
– Вот и я не знаю, – завершила тему Оливия.
* * *
Однажды Изабель не пришла на ужин. Оливия отправилась к ней и громко постучала в дверь; Изабель открыла – хотя и очень не скоро, – и, как только Оливия вошла, Изабель показала ей свою руку, всю в синяках.
– Ох, Оливия… Я упала.
Оказалось, что, забираясь под душ, Изабель упала, и сперва ей казалось, что она не сумеет подняться, но все же она встала, и теперь ей страшно. Слезы блестели под ее очками.
– Я боюсь, что меня отправят за мост.
Оливия прекрасно понимала, о чем она.
* * *
В тот день они обменялись запасными ключами от своих квартир, и было решено, что каждое утро и каждый вечер они будут наведываться в квартиры друг дружки, проверять, все ли в порядке, и тихонько удаляться. К удивлению Оливии, в первый же вечер она ощутила себя в такой безопасности, когда услышала, как Изабель отпирает дверь в восемь часов и затем входит в ее квартиру. Оливия помахала ей, Изабель помахала в ответ и ушла. С тех пор у них так и повелось: Оливия в восемь утра проверяла, все ли хорошо с Изабель, а та в восемь вечера являлась с проверкой к Оливии. Они почти не разговаривали, ограничиваясь приветственными жестами, и обе таким положением дел были весьма довольны.
* * *
В очередной раз поутру Оливия открыла дверь в квартиру Изабель – немножко раньше обычного, поскольку проснулась ни свет ни заря – и уже собралась гаркнуть: «Это всего лишь я!» – как услышала голос Изабель и попятилась к двери, решив, что Изабель не одна.
Но вдруг Оливия услыхала, как Изабель говорит тоненьким детским голоском:
– Мамочка, по-твоему, я хорошая девочка?
И тут же переключается на уверенный голос взрослого человека:
– Да, золотце. По-моему, ты ужасно хорошая девочка. Я серьезно.
Опять детским голосом:
– Хорошо, мамочка. Я так рада. Я стараюсь быть хорошей девочкой.
Взрослый голос:
– И вполне успешно. Ты очень хорошая девочка.
Детский голосок:
– Мамочка, я хочу принять душ.
Взрослый голос:
– Хорошо, золотце. Можешь идти под душ.
Детский голос:
– Правда могу? Потому что иногда я боюсь, а вдруг я упаду, мамочка, или еще что.
Взрослый голос:
– О, я понимаю, солнышко. Но все будет в порядке. Можешь принимать душ.
Детский голос:
– Ладно, мамочка. Спасибо, мамочка. Ты ужасно добра ко мне.
Оливия увидела, как Изабель двинулась в сторону ванной. Дверь Оливия закрывала очень тихо, так старалась не шуметь, что у нее спина взмокла, и вздрогнула, когда щелкнул замок; постояла в коридоре – вскоре раздался шум воды, и Оливия вернулась к себе.
Опустилась в глубокое кресло у окна, в голове у нее звучали два разных голоса Изабель. Мурашки пробежали по рукам Оливии. Эта женщина – шизофреник? Оливию охватил страх, инстинктивный, вопреки разуму. Может, Изабель просто впадает в детство? Оливия ощутила озноб в ногах.
* * *
Днем, когда они сидели в ее квартире, Оливия сказала:
– Я часто думаю о моей матери.
– Правда? – оживилась Изабель, а когда Оливия не ответила, спросила: – И что ты надумала?
Оливия пожала плечами:
– Вряд ли я когда-либо нравилась моей матери. Вероятно, она меня любила, но не знаю, нравилась ли я ей.
– Ой, Оливия, это печально, – сказала Изабель.
И Оливия взяла быка за рога:
– А как насчет твоей матери, Изабель? Расскажи поподробнее, какая она была.
Ни единый мускул не дрогнул на лице Изабель.
– О-о, она меня любила. Но знаешь, Оливия, я разочаровала ее. Своей столь ранней беременностью – она тяжело это переживала. А потом умерла. Я сильно горевала, Оливия, и до сих пор горюю. Как бы мне хотелось, чтобы она жила долго-долго, чтобы увидела Эми взрослой, такой хорошей и умной, и узнала, что ее внучка стала врачом, а я вышла замуж за Фрэнка. Тогда бы ей полегчало, моей маме.
– Скорее всего, – сказала Оливия. – Но жизнь есть жизнь, и мы ничего с этим не можем поделать.
– Не можем, – согласилась Изабель. – Это верно. Но в последнее время я очень скучаю по ней. Почему-то именно в последнее время. Иногда я разговариваю с ней, а она мне отвечает – моим голосом, конечно. Но так, как она говорила со мной, когда я была маленькой. – Изабель медленно покачала головой; очки ее сверкали, отражая свет, когда она взглянула на Оливию: – Эти разговоры утешают меня. Наверное, это как-то связано с моим собственным материнством, ведь я думаю, что не была для Эми такой уж хорошей матерью. Ну, об этом я уже говорила.
* * *
Когда Изабель ушла к себе, Оливия глубоко задумалась. Выходит, Изабель не шизофреничка и в детство она не впадает. Она просто скучает по матери и призывает ее из небытия, имитируя то свой детский голос, то материнский. Оливия долго сидела в кресле у окна. Колибри примостилась на шпалере, потом прилетела синица. Перемалывая в голове то, что поведала ей Изабель, Оливия, смущаясь, позвала: «Мама?» Прозвучало глупо. Ее собственный голос, голос восьмидесятишестилетней женщины, произносит это слово. И она не могла отвечать голосом матери. Хоть тресни, нет, только не она.
И к утратам Оливии добавилась еще одна. У Изабель до сих пор была мать, в каком-то смысле, а у Оливии – нет. Она попыталась обмозговать эту новость, но вскоре поднялась и сказала:
– Да тьфу на вас, – хотя толком не понимала, кого имеет в виду.
* * *
Наступил июнь.
Неделей ранее Оливия выезжала с парковки, направляясь в «Уолмарт», и увидела Барбару Пазник с мужем на утренней прогулке, Барбара улыбалась и энергично махала ей. А вскоре (о чем Оливия узнала не сразу) Барбара отдала концы; инсульт – и через два дня умерла. Оливию это известие потрясло, но еще больше потрясло ее то, насколько сильно она расстроилась.
