– И прекратил косить? – спросила Оливия.
– Нет, – ответила Изабель, – но с тех пор он косил гораздо реже.
Оливия почувствовала, что впервые в этом доме она по-настоящему согрелась. Уперев трость в пол, она поднялась.
– У вас солнечно, – сказала она, – мне это нравится.
* * *
Затем случилось кое-что, обеспокоившее Оливию куда больше, чем нехватка солнца в квартире. У нее потек кишечник. Сперва это происходило только по ночам, и каждое утро она просыпалась в страхе; затем однажды, по пути из столовой, она подумала: «Надо бы поторопиться», но вовремя до туалета дойти не успела. В понимании Оливии, это было нечто абсолютно чудовищное.
На следующий день она встала в шесть утра и села в машину – по дороге ей встретились Барбара Пазник с мужем, совершавшие прогулку, Барбара помахала ей с энтузиазмом, – а направлялась Оливия прямиком в «Уолмарт», находившийся на приличном расстоянии от города. Шагая настолько быстро, насколько позволяла трость, она дошла до магазина, купила упаковку этих омерзительных подгузников для стариков, вернулась и поставила их на верхнюю полку в стенном шкафу в ванной. Когда же ей вскрыть эту упаковку, прикидывала Оливия, ведь невозможно предугадать, когда случится очередной «эпизод».
Несколько дней спустя, после ужина, когда они с Изабель шли по коридору, Оливия почувствовала позыв.
– Не хочешь зайти ко мне? – спросила Изабель.
– Да, и немедленно. – И, войдя в квартиру Изабель, она с порога рванула в ванную. – Фью! – присвистнула Оливия, когда, приводя себя в порядок чуть позже, она подняла глаза и увидела… упаковку «Надежных».
Оливия вышла из ванной, села и сказала:
– Изабель Гудроу-Дэно. Ты носишь эти дурацкие подгузники для стариков. (Изабель порозовела.) И я тоже! – добавила Оливия. – Или, точнее, мне пора напяливать их, хотя бы время от времени.
Опухшим запястьем Изабель сдвинула очки на лоб.
– Мой мочевой пузырь перестал себя контролировать, вот я и начала их носить. Не всегда, только ночью.
– А у меня из пятой точки течет, – сказала Оливия, – и, по-моему, это куда хуже.
Изабель приоткрыла рот от огорчения.
– Боже правый, Оливия. Это и вправду хуже.
– Кто бы спорил. И сдается, это происходит со мной после еды. Господь свидетель, Изабель, отныне я намерена проверять, надела ли я мой дурацкий какашковый подгузник. Даже моя внучка выросла из них – много лет назад!
Изабель смеялась до слез. Отсмеявшись, она поведала Оливии, как она вечно смущается, покупая эти подгузники, когда ее вместе с другими стариками привозят в магазин на мини-фургоне (машины у нее не было); каждый раз она старается улизнуть и совершить эту покупку так, чтобы никто не видел.
– Черт, да я куплю тебе все что хочешь. Поеду в «Уолмарт» в шесть утра, к открытию.
– Оливия, – выдохнула Изабель, – как я рада, что познакомилась с тобой, ужасно рада.
* * *
Вернувшись к себе в квартиру, Оливия не стала писать мемуары; она просто сидела в кресле, глядя на птиц в кормушке за окном, и думала, что она уже не несчастна.
* * *
Так прошел год. На Рождество Оливия познакомилась с Эми Гудроу и ее мужем, азиатом, о чем Оливия была уже осведомлена благодаря фотографиям, и при встрече Эми удивила ее: выражение лица у девочки было одновременно доброжелательным и отсутствующим. Такое сочетание поставило Оливию в тупик, но после отъезда Эми с мужем – они прилетали на три дня – она сказала Изабель, что у нее очень милая дочка.
– О-о, она прелесть, – ответила Изабель, и Оливия подумала, сколь беззаветно любит Изабель свою девочку.
Семья Оливии на Рождество осталась в Нью-Йорке.
– У них столько маленьких детей, которым нужна елка и прочие глупости, – объяснила Оливия подруге.
– А как же иначе, – сказала Изабель.
* * *
Снова неспешно наступила весна.
Однажды вечером Оливия обнаружила, что Берни Грин ужинает не один, но с гостями. Она заметила это еще с порога столовой. За столиком Берни сидела пара лет за пятьдесят, и вдруг Оливия сообразила: да это же девочка Ларкинов! И Оливия подошла к их столу.
– Здравствуйте, вы – дочка Ларкинов?
Женщина взглянула на нее, стянула потуже полы темно-красного кардигана и ответила немного пугливо:
– Да.
– Так я и думала, – сказала Оливия. – Вы похожи на свою мать. Я Оливия Киттеридж. Мы с вашей матушкой вместе работали в школе, она была у нас психологом.
– Ну а я Сузанна, – ответила женщина, – а это мой муж.
Мужчина любезно кивнул. Оливия нашла Сузанну красоткой, но от женщины веяло неизбывной грустью, словно грусть была у нее в крови.
– Вы знаете, однажды, это было давным-давно, – Оливия уселась на свободный стул за столиком, – ваша мама назвала меня пиздой.
Ладонь Сузанны Ларкин потянулась к горлу, она посмотрела на мужа, потом на Берни.
Берни явно разбирал смех.
– Я это заслужила, – продолжила Оливия. – Я пришла ее навестить после смерти моего первого мужа, и пришла только потому, что думала: ее проблемы потяжелее моих, и она сразу смекнула, почему я явилась, и это было так неожиданно и необычно, что запомнилось на всю жизнь. Но помилуйте, надо же было ей употребить именно это слово.
Выражение лица Сузанны Ларкин вдруг сделалось сочувственным.
– Я прошу прощения за нее.
Оливия отмахнулась, мол, тут и прощать-то нечего.
– Она скончалась на этой неделе, – добавила Сузанна.
– Боже, – сказала Оливия. И после паузы: – Что ж, мне жаль. Особенно вас.
Сузанна легонько коснулась руки Оливии:
– Не о чем жалеть. – Она наклонилась к Оливии: – Совершенно.
* * *
В основном Оливия и Изабель разговаривали о своих мужьях и немножко о своем детстве; Оливия с самого начала оповестила Изабель о том, что ее отец покончил с собой на кухне у них дома, когда ей было тридцать лет, и на лице Изабель отразилось искреннее сочувствие. Для Оливии это было очень важно. Выскажись Изабель осуждающе, Оливия еще подумала бы, стоит ли с ней дружить. Внуков они упоминали крайне редко, и однажды Оливия спросила Изабель, почему она больше ничего не рассказывает о своем внуке, том парне, что трудится в Калифорнии по компьютерной части. Изабель подперла рукой подбородок, размышляя.
– Ну, разговоры о внуках часто бывают скучны другим людям, и потом… – Изабель вздохнула и окинула взглядом гостиную Оливии – они ходили друг к другу в гости по очереди, – и потом, я не очень хорошо его знаю, если честно. Дело в том, Оливия, что да, Эми хорошо ко мне относится, но живет она в Айове, и порой я думаю, что когда дети уезжают так далеко, то на самом деле они хотят убежать от чего-то, и в данном случае, подозреваю, от меня.
