– По крайней мере, к вам заглядывает солнце.
Она увидела, что щиколотки у Серой Мышки сильно отекли, – опухшие запястья она приметила раньше, – и Мышка объяснила:
– У меня ревматоидный артрит.
– Ужасно, – сказала Оливия, и женщина согласилась, мол, да, с этим нелегко.
Серая Мышка говорила тихо, и Оливия попросила ее говорить погромче.
– Я вас не слышу. – Оливия, сидевшая в кресле, подалась вперед.
– Да, простите, – извинилась Мышка.
– Ради бога, вам не за что извиняться, я только попросила вас говорить погромче.
Теперь и Серая Мышка подалась вперед и заговорила – без умолку, словно плотину прорвало. И Оливия вскоре обнаружила, что слушает ее с нарастающим интересом. Для начала Мышка сообщила, что в девичестве ее звали Изабель Гудроу и в юности она забеременела от лучшего друга ее отца. Случилось это вскоре после смерти отца. Изабель была единственным ребенком, ее очень опекали, и она ничего не знала – Изабель посмотрела гостье прямо в глаза – о сексе, совсем ничего. Ну и это случилось. Мужчина был женат, жил с семьей в Калифорнии, и однажды он навестил Изабель с матерью в маленьком городке в Нью-Гэмпшире, где они тогда жили. А когда он уехал, Изабель была беременна. Мать повела ее к священнику-конгрегационалисту, и тот сказал, что проявления любви Господней непостижимы, и поэтому Изабель, к тому времени закончившая старшую школу, родила ребенка и осталась жить с матерью; она даже поступила в университет, но потом мать умерла, и Изабель осталась одна с ребенком. И она стыдилась себя.
– В те годы, – сказала она, – людям часто бывало стыдно. То есть людям вроде меня. Очень стыдно. – Она откинулась на спинку кресла.
– Продолжайте, – попросила Оливия.
Передохнув, Изабель снова выпрямилась и рассказала, как в один прекрасный день она упаковала вещи и двинула на побережье штата Мэн, в Ширли-Фоллз.
– Я ведь говорила вам, что в Ширли-Фоллз я училась в старшей школе, – перебила Оливия. – В малюсеньком Уэст-Аннет, где я родилась, старшей школы не было, вот я и училась в Ширли-Фоллз, как и мой муж.
Изабель терпеливо пережидала, обхватив раздувшимися пальцами рукоятку своей трости.
– Ладно, рассказывайте дальше, – сказала Оливия. – Я больше не стану вас перебивать.
Словом, продолжила Изабель, в том городе она никого не знала, и, надо полагать, именно по этой причине она решила там поселиться. Но ей было очень одиноко. Она нашла няньку для своей дочки и устроилась на работу в администрацию обувной фабрики; ее назначили секретаршей начальника отдела, и в том отделе было полно женщин.
– Я воображала себя лучше этих женщин, – сказала Изабель. – Правда. Год за годом я работала рядом с ними и думала: «В старшей школе я была отличницей и могла бы стать преподавателем, если бы не родила Эми, а ни одна из них никогда бы не стала преподавателем». В таком ключе я и рассуждала. – Изабель встретилась глазами с Оливией.
«Ей-богу, – подумала Оливия, – честности ей не занимать».
Однако женщины из ее отдела оказались настоящими подругами. Когда Эми было шестнадцать, грянул гром. Изабель узнала, что дочь завела отношения с учителем математики. Сексуальные, уточнила Изабель. И она впала в бешенство.
– Знаете, что я сделала? – Она посмотрела на Оливию, и та заметила, что глаза у ее собеседницы уменьшились и покраснели.
– Откуда мне знать, – ответила Оливия.
– У Эми были прекрасные волосы. Длинные волнистые светлые волосы… достались ей от отца, не от меня, и когда я узнала об учителе математики… Оливия, я вошла в спальню моей девочки с портновскими ножницами и… и отрезала ей волосы. – Изабель отвернулась, сняла очки и провела ладонью по глазам.
– Хм, – призадумалась Оливия. – Кажется, я могу это понять.
– Можете? – Изабель смотрела на нее, надевая очки. – Я не могу. Нет, разумеется, если я сделала это, я должна понимать зачем, но, ох, это воспоминание преследует меня, как можно так поступить со своим ребенком!
– А сейчас вы с ней ладите? – спросила Оливия.
Черты лица Изабель мгновенно разгладились.
– Да, она любит меня. Не пойму за что, я ведь была не очень хорошей матерью, и потом, я всегда была несколько замкнутой, с людьми общалась мало, и поэтому у Эми не было друзей, но теперь она живет в Де-Мойне, у нее сын тридцати пяти лет, он в Калифорнии занимается чем-то компьютерным. И да, Эми правда любит меня, и мало того, здесь я живу за ее счет.
Оливии захотелось взглянуть на фотографию Эми, и Изабель ткнула пальцем куда-то за спину Оливии, та обернулась и увидела целый ворох снимков. Девочка была много старше, чем представлялось Оливии, но она тут же припомнила, какой юной была Изабель, когда родила дочку. Эми – коротко стриженная седеющая женщина, но лицо у нее оставалось гладким и приятным.
– Та-ак… – Оливия не торопясь перебирала снимки. – Ну, я тоже была не очень хорошей матерью, – сказала она, оборачиваясь к Изабель. – Однако сын любит меня. Теперь. После моего инфаркта он, кажется, повзрослел. Кем работает Эми? – спросила Оливия.
– Она врач, – ответила Изабель. – Онколог.
– Ничего себе, – сказала Оливия. – Это надо же, работать с раковыми больными изо дня в день.
– Я тоже думаю, что это очень трудно, но она увлечена своей профессией. Знаете, ее первый сынишка умер в полтора года. Не от рака. Синдром внезапной детской смерти. Эми тогда училась на медсестру, а потом продолжила учебу. Вышла замуж за врача, за педиатра.
Оливия нашла это поразительным:
– Ну и дела. Ведь мой сын тоже врач, живет в Нью-Йорке.
– Нью-Йорк! – воскликнула Изабель и спросила, какая специальность у сына Оливии.
– Подиатр, – ответила Оливия. – Люди в Нью-Йорке много времени проводят на ногах. Пациенты к нему валом валят. – Она посмотрела на ряд статуэток, стоявших на полке у окна.
– Они принадлежали моей матери, – пояснила Изабель.
– А когда же вы вышли замуж? – снова переключилась Оливия на свою собеседницу.
– О, я вышла за прекрасного человека, он был фармацевтом…
– И я вышла за фармацевта! – почти прокричала Оливия. – Его аптека находилась прямо здесь, в Кросби, и он был чудесным, чудесным человеком. Генри был само чудо.
– Как и мой муж, – улыбнулась Изабель. – Мы поженились, когда Эми поступила в колледж. Он умер в прошлом году, и наш дом стал слишком велик для меня, и тогда Эми перевезла меня сюда.
– Ну и ну, – покачала головой Оливия. – Надо же. Мы обе были замужем за фармацевтами.
– Моего мужа звали Фрэнк, – сказала Изабель.
– И он был франко-канадцем, – подхватила Оливия. – Бульдожкой, как мы тогда их называли.
Да, подтвердила Изабель, и это было забавно, потому что, когда она работала на обувной фабрике, воображая себя выше других женщин в отделе, она и мысли не допускала, что когда-нибудь выйдет за франко-канадца. Однако вышла. И он был замечательный. Его первая жена умерла совсем молодой, они даже детьми не успели обзавестись, и что этот человек делал после смерти жены? Каждый день весной, летом и осенью, возвращаясь с работы, – их дом стоял на окраине Ширли-Фоллз, среди полей, – он брал газонокосилку и косил эти пустыри. Косил и косил. А потом он встретил Изабель.
