– Я видела в фейсбуке, что ты недавно была в Осло, – сказала Оливия, кладя в рот яичницу.
– Вы отслеживаете меня в фейсбуке? Серьезно?
– Конечно, серьезно. У тебя был целый тур по Скандинавии, где ты читала свои стихи. Я бывала в Осло с моим вторым мужем, у меня их было два, – сообщила Оливия. – И с моим вторым мужем мы поехали в Осло и там сели на корабль – круиз, так, кажется, это называется – и поплыли вокруг фьордов. Красивые они, глаз не оторвать, честное слово. Но потом Джек загрустил, и мне тоже стало грустно, и мы оба сказали: здесь красиво, но не так хорошо, как дома. И нам полегчало, когда мы это поняли.
Оливия утерла нос бумажной салфеткой. Ей будто не хватало воздуха.
Девочка пристально наблюдала за ней.
– Не знаю, какими тебе показались фьорды, но что мы поняли, то поняли. – Оливия откинулась на спинку стула.
– Не видела я никаких фьордов.
– Не видела фьордов?
– Нет. – Андреа выпрямилась. – Я выступала с чтением стихов, таскалась всюду с моим издателем, а потом мне надо было ехать дальше. И я хотела уехать. Похоже, фьорды меня не привлекают.
– Хм, – отреагировала Оливия.
– В путешествиях на меня накатывает одиночество, – сказала Андреа.
Оливия не была уверена, что хорошо расслышала, но вряд ли слух ее подвел, решила она, и задумалась.
– Что ж, возможно, ты всегда была одинока.
Андреа посмотрела на нее, и этот взгляд немного смутил Оливию; глаза у девочки были карие, но и чуть-чуть зеленоватые, и вроде бы в них мелькнула приязнь. Девочка молчала.
Если за долгие-долгие годы преподавания математики семиклассникам Оливии и попадался ученик или ученица, у которых не было ни малейших шансов прославиться, так это была Андреа Лерё. И запомнила она ее только потому, что часто видела, как девочка гуляет одна, и вид у нее был такой унылый. Девочка с печальным лицом. Но ученицей она была никудышной, ну совсем никакая – даже на уроках английского языка и литературы. И когда девочка обрела известность, когда несколько лет назад ее выбрали поэтом-лауреатом Соединенных Штатов (!), ее преподаватель английского в старшей школе заявила журналистам, что Андреа в ее классе ничем не выделялась среди других учеников. Старая карга Айрин Уайт, тупая как пробка, она бы не распознала талант, даже если бы ее ткнули в него носом, – и однако…
– Айрин Уайт умерла, – сказала Оливия.
Андреа кивнула и небрежно пожала плечами.
– Она выглядела старой, когда я училась, – сказала Андреа. – Помню, как румяна скапливались у нее в морщинах.
– Ну, она тоже не очень была к тебе расположена, – заметила Оливия и, поймав недоуменный взгляд девочки, догадалась, что Андреа не видела ту статью в газете.
– Я не читаю того, что обо мне пишут. Никогда.
– Наверное, правильно делаешь, – согласилась Оливия. – Впрочем, когда они ко мне явились вынюхивать про твою жизнь, я им ничего не сказала.
Да ей и нечего было бы сказать. О неизбывной печали на лице девочки она не собиралась рассказывать, как и о том, что у Андреа имелось бог знает сколько братьев и сестер, пусть другие мелют языками. И они мололи! Но только не о печальном личике. Неужто никто, кроме Оливии, не видел, как эта девочка бродила по улицам Кросби в штате Мэн тридцать лет назад? Солнце село на яблони, и тьма алела до утра. Это была единственная строчка из стихов Андреа, которую Оливия сумела запомнить. Возможно, по той причине, что только эта строчка ей понравилась. Она прочла много стихов Андреа – казалось, все в городе читали их. В книжных магазинах ее книги всегда выкладывали в самом выигрышном месте. Люди уверяли, что обожают ее поэзию. И кем только не провозглашали Андреа Лерё – феминисткой, постмодернисткой, защитницей прав коренного населения. А ее поэзию величали «исповедальной», и Оливия думала, что даже на исповеди кое о чем стоит умолчать. (В одном из стихотворений, припомнила Оливия, ей встретились разъяренные вагины.)
– Спасибо, – сказала Андреа. – За то, что не обсуждали меня с репортерами. – Тряхнула головой и пробормотала, словно говорила сама с собой: – Как же я все это ненавижу.
– Да ну, – сказала Оливия, – разве это не увлекательно? Взять хотя бы твою встречу с президентом.
– Да, нас познакомили.
– И далеко не каждый в Кросби, штат Мэн, может похвастаться таким знакомством. Какой он? – спросила Оливия.
– Насколько я помню, он просто пожал мне руку, и все. – В глазах Андреа заплясали огоньки, эти расспросы ее смешили.
– А его жена? – не унималась Оливия. – С ней ты тоже поздоровалась за руку?
– Да.
– И как они тебе показались?
Оливии нравился нынешний президент. Она считала его умным, и жена у него умница, и какая чертова прорва работы на него свалилась, учитывая, сколь безобразно ведут себя с ним конгрессмены. Оливии будет жаль, если он уйдет со своего поста.
– Ну, он был, как всегда, велеречив. А жена очень приятная. Сказала, что читала мои стихи и они ей очень понравились, бла-бла-бла… на хер… бла-бла. – Андреа заправила за ухо выбившуюся прядь.
Оливия тем временем расправилась с яичницей. По ее разумению, истинный поэт нашел бы иные слова для последней фразы, столь энергично сформулированной Андреа. «Скажи словами, – твердила Оливия своему сыну Кристоферу, когда он был маленький. – Кончай ныть и просто скажи словами, чего ты хочешь».
– Мой муж – Джек, мой второй муж, – согласился бы с тобой насчет велеречивости. – Девочка не ответила, и Оливия спросила: – Что ты здесь делаешь, в родном городе?
Андреа протяжно вздохнула:
– Мой отец заболел. Вот я и…
– Мой отец покончил с собой. – Оливия принялась за маффин, который она всегда оставляла напоследок.
– Что сделал ваш отец? Убил себя?
– Именно.
После паузы Андреа спросила:
– Как?
– Как? Ружьем воспользовался.
– Надо же. Я не знала. – Андреа перекинула хвостик на плечо. – Сколько вам было лет?
– Тридцать. И откуда тебе было знать? Полагаю, твой отец не собирается кончать с собой?
– По-моему, женщины обычно не пользуются огнестрельным оружием. – Андреа вертела в руке солонку. – Мужчины, да, они хватаются за оружие. Но женщины… у них обычно таблетки. – Вернув солонку на стол, она щелкнула по ней, и солонка покатилась по столешнице.
– Я без понятия.
– Разумеется. – Андреа запустила пальцы в волосы на затылке. И продолжила: – Мой отец не сообразил бы, как убить себя. У него теперь с головой не в порядке… Впрочем, с головой у него всегда были проблемы. Ну, вы понимаете, о чем я.
– То есть у него деменция. Но прежние проблемы с головой – что ты имеешь в виду?
