Когда «скорая» уехала, один из полицейских сказал Денни:
– Ну вот, вы сегодня спасли человеку жизнь.
– На какое-то время, – добавил второй полицейский, садясь в машину.
Денни быстро шагал по направлению к дому и думал: дело не в его детях, вовсе нет. Теперь он это ясно понимал. Его дети в родительском доме чувствовали себя в безопасности, не то что бедная Дори. Его дети не подсели на наркоту. Что-то не так было не с ними, а с самим Денни. Убывание собственной жизни, вот что гнетет его, и однако эта жизнь еще не закончилась.
Он торопливо взобрался на крыльцо, сбросил с себя куртку. В спальне горел свет, Мари читала в постели. Она обрадовалась, увидев мужа. Отложила книгу и помахала ему:
– Привет, привет.
Педикюр
Начался ноябрь.
Ни снежинки пока не упало на Кросби, штат Мэн, а поскольку в ту среду было солнечно, миру и людям явилась этакая жутковатая красота. На дубах сохранилась листва, золотистая и пожухлая; вечнозеленые стояли по стойке смирно, будто замороженные; на прочих деревьях голые, почерневшие ветки тянулись ввысь из последних сил; вдоль дорог ни травинки, а поля выглядели так, словно по ним пылесосом прошлись, – и под косыми лучами солнца, более не поднимавшегося высоко в серо-голубое небо, все это вместе казалось беспросветно тоскливым и одновременно изысканно прекрасным.
Джек Кеннисон предложил Оливии Киттеридж прокатиться на машине.
– Ой, я люблю кататься, – ответила она, и он сказал, что знает об этом, потому и предложил.
– Как хорошо, – сказала Оливия, и Джеку тоже было хорошо.
Они сели в новенькую «субару» – спортивный автомобиль Оливия не жаловала – и тронулись в путь. Они решили отправиться в Ширли-Фоллз, что находился в часе езды от Кросби, там Оливия училась в старшей школе, и оттуда родом был ее первый муж Генри.
Джек и Оливия жили вместе уже пять лет, Джеку исполнилось семьдесят девять, Оливии – семьдесят восемь. В первые месяцы они спали в обнимку. Никто из них годами не обнимал другого человека по ночам. Когда Джеку удавалось вырваться куда-нибудь с Илейн, они, спящие в номере отеля, тоже обнимали друг друга, но это было совсем не то же самое, что в первые месяцы его совместной жизни с Оливией. Она могла положить ногу на обе его ноги и голову ему на грудь, и если ночью они ворочались, то их телесный контакт не прерывался, и Джек мысленно сравнивал их крупные старые тела с кораблями, потерпевшими крушение и выброшенными на берег, – и с каким же упорством они держались друг за друга, словно это был вопрос жизни и смерти!
Джеку ничего подобного и во сне бы не привиделось – Оливия, непохожая ни на кого на свете, и его собственная потребность в человеческой близости. Он и представить не мог, что проведет свои финальные годы с такой женщиной и таким образом.
С ней он мог быть самим собой. Так он думал в те первые месяцы, обнимая уснувшую и похрапывавшую Оливию, и так же он думал до сих пор.
Она выводила его из себя.
Вместо того чтобы спокойно позавтракать, она развивала бурную деятельность, якобы совершенно необходимую.
– Оливия, тебе не нужно ничего делать, – говорил он.
И она в ответ показывала ему нос. Нос, как в детстве. Господи.
Лишь когда они поженились, он сообразил, что уровень тревожности у нее повышенный. Сидя в кресле, она постоянно болтала ногой; могла внезапно выскочить из дома, сказав, что ей надо купить ткань в магазине Джоан, – исчезала она стремительно. Но по ночам она по-прежнему прижималась к нему, а он к ней. Спустя год они больше не жались друг к другу, но спали в одной постели, а по утрам выясняли, кто у кого стянул одеяло. Они были настоящей семейной парой. А тревожность Оливии поутихла, чем Джек был крайне доволен, но вслух об этом не упоминал.
Но года два назад они поехали в Майами, и там Оливия рвала и метала.
– Что нам здесь делать? – гневно вопрошала она. – Просто сидеть на солнце?
Джек внял ее резонам, и они вернулись домой. В прошлом году они побывали в Норвегии в круизе по фьордам, и это им понравилось несравненно больше. А прогулки на автомобиле обожали оба.
– Мы типа парочка старых пердунов, – пошутил Джек, когда они катались в последний раз.
– Джек, ты же знаешь, – сказала Оливия, – я ненавижу это слово.
* * *
Кросби остался позади; они ехали по шоссе мимо небольшого поля с каменной оградой и булыжниками, торчавшими средь белесой травы.
– В общем, так, – начала Оливия. – Эдит упала с горшка и сломала руку, поэтому ее забрали оттуда.
– Забрали? – переспросил Джек.
– Ну… – Оливия покрутила ладонью в воздухе. – В реабилитационный центр или еще куда.
– Серьезный перелом?
– Понятия не имею. Надеюсь, что нет. – Оливия выглянула в окно, они подъезжали к городу Беллфилд-Корнерс. – Черт, до чего же унылый городок.
Джек согласился с ней. На главной улице было открыто только одно кафе, а также «Общество взаимного кредита» и автозаправка. Все прочее было заперто. А фабрику, которая прежде первой бросалась в глаза на въезде в город, за последние десять лет разобрали на кирпичи, о чем Джеку сообщила Оливия.
– Я ни разу не бывал в Ширли-Фоллз, – сказал Джек, когда они выехали из Беллфилд-Корнерс на открытое шоссе.
Оливия развернулась к нему, спиной она почти упиралась в дверцу.
– Смеешься? Ты никогда не бывал в Ширли-Фоллз?
– А зачем мне был нужен Ширли-Фоллз? – спросил Джек. – Что там такого необыкновенного? О, я в курсе, некогда это был процветающий город, но что там сейчас?
– Сомалийцы. – Оливия снова развернулась лицом к ветровому стеклу.
– Ах да, – сказал Джек, – я и забыл о них. – И спохватился: – Ладно, я не забыл о них, просто давно не вспоминал.
– Ну да, – буркнула Оливия.
– Как Эдит упала с горшка? – выдержав паузу, спросил Джек.
– Как? Наверное… просто упала. Я-то откуда знаю.
Джек рассмеялся – с этой женщиной не соскучишься.
– Ты ведь знаешь, как она упала, Оливия. Ты много чего знаешь.
– Послушай, Банни Ньютон мне такое рассказала на днях. Оказывается, ее муж давно знаком с тем мужчиной, у которого недавно умерла жена, и этот мужчина лет десять был влюблен в другую женщину – еще при жизни жены, – и вот эта другая женщина в свой день рождения вышла из дома и уселась посреди скоростной автострады, и ее сбила машина – насмерть. Ты когда-нибудь слышал нечто подобное? Теперь этот человек горюет о ней куда больше, чем о покойной жене.
– То есть она покончила с собой?
– Похоже на то. Матерь божья, какой ужасный способ умереть.
– И сколько ей было лет?
