А когда Оливия, налив воды, снова повернулась к невестке, она увидела грудь – торчавшую прямо тут, посреди кухни, словно напоказ, с большим темным соском, и Оливии сделалось слегка не по себе. Энн прижала к себе младшенькую, и кроха, закрыв глаза, присосалась к груди. Невестка улыбнулась Оливии, но той эта улыбка показалась фальшивой.
– Уф, – выдохнула Энн.
Кристофер больше не заводил речь об отцовских пожитках, и Оливия увидела в этом доброе предзнаменование.
– Кристофер, – сказала она, – чувствуй себя как дома.
Кристофер скорчил гримасу, давая понять, что это больше не его дом – по крайней мере, так истолковала Оливия выражение его лица, – однако сел за стол напротив жены, вытянув длинные ноги.
– Чего ты хочешь? – спросила Оливия.
– В смысле? – Кристофер взглянул на часы, затем опять на мать.
– В смысле, дать тебе воды?
– Я бы предпочел выпить.
– Хорошо. Выпить чего?
– Выпить выпивки, но сомневаюсь, что у тебя водится нечто подобное.
– Отчего же. – Оливия открыла холодильник. – У меня есть белое вино. Хочешь белого вина?
– У тебя есть вино?.. Да, я с удовольствием выпью белого вина, спасибо, мама. – Он встал. – Погоди, я сам себя обслужу. – Взял бутылку, наполовину полную, и налил вина в высокий стакан, словно это был лимонад. – Спасибо. – Он поднял стакан в знак благодарности и сделал глоток. – Когда ты начала пить вино?
– Ну… – Оливия осеклась. Наверное, не стоит сейчас упоминать Джека. – Просто начала выпивать понемножку, вот и все.
– Нет, мама, не все, – саркастически ухмыльнулся Кристофер. – Скажи правду, когда ты начала пить вино? – Он сел за стол.
– Иногда ко мне приходят друзья, и я угощаю их вином, – ответила Оливия, повернулась к нему спиной и полезла в шкафчик за коробкой крекеров. – Хочешь крекеров? У меня даже сыр найдется.
– К тебе приходят друзья? – Ответ Кристофера, кажется, не слишком интересовал.
Сидя напротив жены, он съел весь сыр и почти все крекеры, а Энн потягивала из его стакана, пока он не опорожнил его, что произошло довольно быстро.
– Можно еще?
Кристофер подтолкнул стакан к Оливии, и хотя она полагала, что вина с него достаточно, но возражать не стала.
– Почему нет? – И вручила ему бутылку.
Крис снова наполнил стакан.
Оливии очень хотелось присесть, но стульев было только два. Как она раньше не сообразила добавить стульев на кухню?
– Пойдемте в гостиную, – предложила она. Однако сын с невесткой не шевельнулись, и Оливия так и стояла у длинного рабочего стола на подгибающихся ногах. – Расскажите, как вы добирались.
– Долго, – ответил Кристофер с набитым ртом.
– Долго, – эхом отозвалась Энн.
Никто из детей Энн не сказал Оливии ни слова. Ни единого. Ни «спасибо», ни «пожалуйста» – вообще ничего. Они следили за ней, но опускали глаза всякий раз, когда она пыталась с ними заговорить. «Ужасные дети», – думала Оливия.
– Вот арахисовая паста и сэндвичи с джемом, – Оливия показала им на рабочий стол. Дети молчали. – Что ж, ладно.
* * *
Зато маленький Генри оказался милым ребенком, хотя и своеобразным. В гостиной – куда они наконец перешли после повторного приглашения Оливии – он подошел к ней, спотыкаясь, поскольку на ногах стоял еще нетвердо, вынул пальцы изо рта, положил ладошку на колено Оливии, сидевшей на диване, и похлопал.
– Генри, привет! – сказала Оливия.
– Пивет, – откликнулся он.
– Привет! – поправила она внука.
– Пивет, пивет. – И это было так забавно.
Но когда Оливия – только потому что ей казалось, будто от нее этого ждут, – попросила подержать малютку Натали, девочка мгновенно раскричалась у нее на руках. Орала как резаная.
– Хорошо, хорошо, – сказала Оливия и вернула кроху матери, которой пришлось постараться, чтобы успокоить ребенка.
В конце концов Энн опять вынула грудь, Оливии уже было тошно на это смотреть, на такую голую грудь! Набухшую молоком, с просвечивающими синими венами. И, решив, что с нее, пожалуй, хватит, Оливия встала:
– Займусь-ка я полдником.
– По-моему, мы еще не проголодались, – сказал Кристофер.
– Ничего страшного, – бросила Оливия через плечо.
На кухне она включила духовку и поставила разогревать приготовленные утром гребешки в сметане. После чего вернулась в гостиную.
* * *
Оливия ожидала хаоса. Чего она не ожидала, так это молчания старших детей и тем более молчания Энн, чье поведение, насколько помнила Оливия, раньше было совсем иным.
– Я устала, – обронила Энн посреди вялой беседы.
– Надо думать, – откликнулась Оливия.
Так что, может, дело именно в этом.
Кристофер был куда разговорчивее. Растянувшись на диване, он рассказывал о безумных пробках, в которые они угодили на выезде из Уорчестера, о том, как они провели Рождество, о своих друзьях и о своей работе подиатром, врачевателем стоп. Оливия могла бы слушать его часами. Но вмешалась Энн:
– Оливия, где вы ставили елку? У окна, что выходит на улицу?
– У меня не было елки, – ответила Оливия. – Да и зачем мне елка, скажи, пожалуйста?
– Но ведь Рождество.
Оливию подобными штучками было не пронять:
– Только не здесь, не в этом доме.
* * *
Когда Энн отвела старших детей в кабинет, где им было постелено на диване, Оливия осталась в обществе Кристофера и маленького Генри, ерзавшего на коленях у отца.
– Очаровательный ребенок, – сказала Оливия.
– Так и есть, правда ведь? – подхватил Кристофер.
Из кабинета доносилось бормотание Энн и высокие, режущие ухо голоса – но не речь – ее детей.
– Ой, Кристофер, я же связала шарф маленькому Генри. – И Оливия направилась в кабинет.
Пока она искала шарф в кабинете, старшие дети молча стояли и наблюдали за ней, а найдя, отнесла шарф – ярко-красный – Кристоферу.
– Эй, Генри, – сказал он, – посмотри-ка, что бабушка для тебя связала. – Малыш засунул уголок шарфа в рот. – Глупенький, – Кристофер аккуратно вытащил шарф изо рта мальчика, – это не едят, это носят, чтобы не замерзнуть.
Маленький Генри захлопал в ладоши.
«Поистине необыкновенный ребенок», – думала Оливия.
В дверях показалась Энн в окружении своих старших детей, уже переодевшихся в пижамы.
– Хм, Оливия… – Энн на секунду поджала губы, затем спросила: – У вас есть что-нибудь для других детей?
