Тварь разочарованно взвыла, когда я исчез из лаборатории. Впрочем, возможно это взвыл я, представляя все последствия.
Моросил дождь. Я стоял на площади Великой Любви, в той самой точке, которую давно наметил – на тот случай, если использую руну, которую использовать не собирался.
Основное преимущество этой точки было в том, что там никого другого и быть не могло. Это была спина вздыбленной лошади без седока. Ненастоящей, конечно, части памятника – Тёмный Властелин стоял на гранитном постаменте, держа лошадь под уздцы. Властелин был высечен из чёрного мрамора, а вот его лошадь, по непонятной прихоти скульптора, отлита из чугуна.
Чугун под дождём куда более скользкий, чем мрамор.
Я поскользнулся и упал, оседлав чугунную лошадку. С одной стороны, повезло, не навернулся с двухметровой высоты на постамент и ещё дальше, на мостовую. С другой… с другой – будь я девушкой, было бы не так больно.
А ещё по площади, с которой ночь и дождь разогнали всех прохожих, шёл гвардейский патруль!
Не знаю уж, существует ли в законах наказание за то, что я сел верхом на чугунную лошадь нашего доброго правителя. Вполне может быть! Например, это можно подвести под «пытался незаконно занять место Тёмного Властелина».
Поэтому я, постаравшись забыть об отбитых частях тела, соскользнул с лошади на постамент и замер, схватившись за мраморную руку. По лицу статуи стекала вода – казалось, что Властелин плачет. Я стоял, глядя ему в лицо.
– Эй, ты! – гвардейцы наконец-то подняли головы и увидели меня.
Я медленно опустил взгляд. И придал лицу всё возможное смущение.
– Простите… да живёт вечно незаменимый и вездесущий!
Спрыгнув на мостовую, я замер перед гвардейцами, не делая никаких попыток убежать. Трое гвардейцев в симпатичных голубых мундирах растерянно смотрели на меня. Наконец старший опомнился.
– Живёт вечно. Ты что там делал, парень?
Ох, как же я порадовался слову «парень»!
Не мужчина, не старикан. Парень!
– Простите, наверное, это дерзость… – Я опустил голову. – Я… мне захотелось дотронуться до Властелина. Пожать ему руку.
Гвардейцы ошалело смотрели на меня.
– Ты совсем ку-ку? – спросил старший, расслабляясь. – Это статуя, дружок!
– Понимаю, – ответил я, насупившись. – А самому Властелину руку пожать у меня шансов нет.
Гвардейцы переглянулись. Посмотрели на статую. Следов вандализма не наблюдалось.
– Задержим? – спросил старшего один.
Старший задумчиво смотрел на меня. Я понимал, о чём он думает. Вернуться в отделение… посидеть в теплом и сухом помещении, попивая горячий чай, пока мне оформляют привод за хулиганство. Потом старший сказал:
– Задержим и скажем, что арестовали юнца за то, что он пожал руку статуе повелителя?
Инициативный гвардеец пристыженно отвёл глаза.
– Иди-ка ты отсюда, – сказал старший. – Ночевать есть где?
– Есть, – закивал я.
– Тут столица, а не деревня, – продолжил старший. – И забираться на постаменты, даже с самыми искренними чувствами, запрещено. На первый раз – предупреждение!
– Простите… – Я уж совсем понурился, и гвардеец улыбнулся.
– Давай, давай… Вали отсюда. И берись за ум.
Кивая и смущённо улыбаясь, я пошёл прочь. Меня сейчас занимали не гвардейцы и даже не ограбленный доктор. Мне нужно было зеркало.
И оно нашлось совсем рядом – в витрине ювелирного магазина. Правда, за частой решёткой, но зато рядом с фонарём.
Я уставился на своё отражение.
На меня смотрел высокий, тощий, темноволосый юноша в потёртой куртке. Вполне молодой человек. Лет примерно девятнадцати. Над верхней губой чуть топорщатся усики – мерзкие и жалкие, такие надо безжалостно сбривать, а не пытаться отращивать.
Беда была в том, что ещё этим вечером я выглядел на восемнадцать. Руна переноса выпила из меня год жизни.
Всё имеет свою цену, особенно колдовство. Но магия признаёт лишь одну плату – твою собственную жизнь. Каждое заклинание отнимает у тебя немного от раз и навсегда отмеренного срока.
Нет, девятнадцать – это совсем неплохо. Знавал я магов, которые в моём возрасте уже выглядели солидными мужчинами, а то и стариками.
Но мне-то всего пятнадцать!
Руна седьмая, Гебо
Мне действительно было где ночевать. Клуб магов есть в любом крупном городе, а уж в столице их шесть, по числу Героев. Месяц назад, когда я приехал в столицу, я выбрал клуб Танри, названный в честь Четвёртого Героя. Спросите, почему? Да потому, что большинство новичков выбирают либо клуб Уинварда – самого юного из магов, либо клуб Сигну – самого старого. Девушки выбирают один из двух, названных в честь женщин-магов – Фреды или Мирарек. Те, кто склонен к однополой любви, и мужчины, и женщины, идут в клуб Риджара, известного пылкостью и неразборчивостью своих влечений.
А Танри был самым обычным и ничем не примечательным человеком. И магом стал обычным – остался в тени знаменитых товарищей, честно сражался и сжёг свою жизнь во славу повелителя. В его клубе спокойнее, просторнее и тише. А ещё тут собираются те маги, кто поумнее и сделали те же выводы, что и я.
Когда я подошёл к трёхэтажному каменному зданию, уже рассвело. Я приложил к дверям руку и пожертвовал вырезанной на двери руне защиты секунду своей жизни.
Это очень простой и очень удобный способ обеспечить магам уединение. Войти сможет только маг. Обычному человеку придётся звонить и ждать привратника. К тому же защита клуба постоянно растёт.
Толкнув створку двери (та удовлетворилась моим скромным подношением и открыла замок), я вошёл в вестибюль. Согласно давней традиции, зародившейся в те времена, когда магами были только мужчины, слева от дверей в стене были закреплены писсуары – чтобы нетерпеливый маг не тратил время на дорогу в туалет. Ещё слева была стойка для зонтиков, обычно пустовавшая – дожди идут часто, а маги забывчивы и не всегда возвращают зонты в клуб.
Справа была гардеробная и нормальные туалеты, для мужчин и женщин. Днём в гардеробной дежурит прислуга, но сейчас там никого не было.
Ну а прямо передо мной была лестница на верхние этажи, к комнатам внаём, и проход в сам клуб.
Что такое клуб магов – понятно, наверное, каждому. Отчасти ресторан, отчасти курительная, отчасти бильярдный и карточный залы, отчасти библиотека.
В первую очередь, конечно, бросаются в глаза книги. Шкафы идут вдоль всех стен, от пола до потолка, и крепкие открытые полки забиты толстыми томами, тонкими брошюрами, смотанными свитками, коробками с карточками, рукописями, разрозненными листками записей, лабораторными журналами… Всё это богатство впечатляет, особенно на первый взгляд. На второй – становится ясно, что большинство книг и записей общеизвестны и никаких тайн в себе не содержат. На третий – закрадывается обоснованное подозрение, что бо́льшая часть рукописных текстов и лабораторных журналов – всего лишь рефераты и курсовые студентов-магов. Ну а на четвёртый, если уж читатель напряжётся и отыщет стремянку, выяснится, что соблазнительные толстые тома на верхних полках – бутафория, обитые кожей деревянные бруски.
