— Да, и очень неплохая! Она находится в старинном доме на бульваре Хаусманн. Оттуда совсем близко до Гранд Опера.
Он посмотрел на Ляльку и добавил:
— А для любителей шопинга — два шага до галереи Ла Файетта.
— Это парижский магазин?
— И очень большой! Совсем как московские ЦУМ или ГУМ.
«Действительно, дед — психолог, — подумала я. — Сразу понял, что Лялька — тряпичница!»
За вечер наша маленькая компания успела переговорить о многом: о духах, русских конфетах, мюзиклах, парижской весне…
Как две любопытные белки, мы с Лялькой тянули шеи в сторону Дмитрия Павловича и ловили каждое его слово. Ром, комплименты в наш адрес, доброжелательная улыбка деда сделали больше, чем вся косметика мира: наши глаза сияли, щеки пылали, губы вздрагивали от постоянной улыбки. Мы кокетничали, острили, рассказывали свои байки, а Дмитрий Павлович с удовольствием смотрел на нас и двумя-тремя фразами придавал нашему незамысловатому трепу особую значимость и неуловимое изящество.
— Восхитительный обед! — прощаясь, сказал он. — У меня давно не было таких красивых и умных собеседниц!
— Что значит, старое воспитание! — сказала я, закрыв за ним дверь. — Он умеет не только любоваться женщиной, но и поднять ее до своего уровня.
— Да, — отозвалась Лялька. — А современные мужики — настоящие потребители: сначала покатаются, а потом, обвинив во всех грехах, вышвырнут.
Было непонятно, почему такой жизненный вывод появился именно у Ляльки. Насколько я знаю, на ней никто и никогда не катался. Решив, что она взрослеет и потому философствует, я заметила:
— Веник не переломишь!
— Это ты про кого? — удивилась Лялька.
— Про Олега Александровича. А ты про кого?
— Ни про кого, просто обобщаю женский опыт! — загадочно сказала она и, махнув рукой, направилась к двери.
— У тебя все в порядке?
— Дома — да, а так — полоса!
«Артистка, ни дать ни взять: все время играет!»
Слово «полоса» вцепилось в меня, как клещ, и, вернувшись на кухню, я подумала:
«С Нового года у меня началась светлая и радостная полоса».
Глава 4
Как известно, к хорошему привыкаешь быстро, а привыкнув, не замечаешь. Однако пока тянется этот период привыкания, ты находишься в эйфории. Мне кажется, период эйфории — самый сладкий: еще не ушли из памяти проблемы, а уже наступили новые дни, радостные и беззаботные. Эти дни похожи на весенние солнечные лучи: их ждут, им рады; они окрашивают жизнь в яркие тона.
Можно сказать, что в январе-марте наступившего года я переживала именно такой период. Раньше мне казалось, что крылья за спиной — удачная метафора, теперь же их невидимое присутствие я чувствовала ежедневно. Энергия переполняла меня, и я успевала за день сделать множество дел: провести уроки, дополнительные занятия, забежать в детский сад за Антошкой и Тимошкой, так как Нюта и ее мать грипповали, проверить пачку сочинений, а вечером сходить с Дмитрием Павловичем в театр. Но больше всего меня поражало, как резво я стала по утрам вставать. Во мне срабатывала какая-то пружина, она выталкивала из кровати и заставляла быстро перемещаться по квартире. Я уже не куталась в халат, не шаркала тапками по полу, а принимала прохладный душ, до красноты растиралась полотенцем, убирала за собой кровать и мыла посуду. Для меня это было подвигом!
Похоже, такое же состояние переживал и Дмитрий Павлович. Его глаза искрились, походка стала решительной и упругой, движения — энергичными, а жесты — выразительными. Казалось, он вернул себе вкус к жизни. Если мы не шли в театр или гулять, Дмитрий Павлович приходил ко мне и принимал самое живое участие в моей подготовке к урокам или проверке сочинений. Он слушал мои литературные рассуждения и охотно их комментировал. В зависимости от школьной программы, я говорила то о творчестве Маяковского, то о поэзии Серебряного века, то о Шолохове.
— Послушайте, как красиво! — готовясь к семинару по лирике Есенина, говорила я. — «Месяц рогом облако бодает, в голубой купаяся пыли…»
— Потрясающе! — восклицал Дмитрий Павлович. — Стихи Есенина сродни мелодичным и звенящим песням.
Он брал томик стихов и начинал читать одно стихотворение за другим. Я слушала глуховатый голос и млела: у меня был собеседник, интересующийся тем же, чем и я. Помимо литературных бесед и совместных походов в театр мы много гуляли и, естественно, много говорили. Дмитрий Павлович блестяще подтверждал мое мнение, сложившееся еще в первый день знакомства: он — человек светский, поэтому легко входил в тему, интересующую собеседника.
Как-то раз, идя по заснеженным переулкам, мы заговорили о российских проблемах.
— Слишком богата страна, а замков на воротах нет. Вот всякие проходимцы и норовят кусок оторвать, — озабоченно сказал Дмитрий Павлович.
— По-моему, таких планов уже никто не вынашивает.
— Не скажи, кривую стрелу не исправишь!
Некоторое время он шел молча, затем неожиданно спросил:
— Ты никогда не задумывалась, какие страсти кипят за окнами квартир?
— Задумывалась. Только не понимаю, как тема России связана с семейными страстями?
— Самым непосредственным образом. В семьях тоже есть предатели и свои люди-неваляшки.
— Неваляшки? Хороший образ!
— У тебя была неваляшка?
— Была. Первое время я все пыталась уложить ее спать. Положу, а она встает, положу — встает, и так до бесконечности. Со временем я потеряла к ней интерес, а неваляшка так и стояла в углу, поглядывая круглыми глазами и широко улыбаясь.
— Вот и люди-неваляшки улыбаются. Упал — поднялся, вывалялся в пыли через мгновение встал и улыбнулся.
Дмитрий Павлович опять посмотрел на окна и добавил:
— А за дверьми собственных квартир эти неваляшки не улыбаются! Они выплескивают эмоции на домочадцев. Сама подумай, сколько унижений за день пришлось пережить!
— А другая категория — это порядочные люди, — предположила я.
— Да, это хребет.
Я вспомнила предновогоднее обсуждение темы «Судьба» и подумала:
«Эта тема так около меня и крутится!»
— А знаешь, что будет с цветком, если его пересадить в другую почву?
— Наверное, завянет.
— Зачем так трагично! Бывает, что и приживется.
— Тогда он будет хилым и слабым.
— Цветок цветку рознь! — грустно заметил Дмитрий Павлович. — Некоторые в чужой земле становятся даже пышнее, все зависит от вида.
— То есть от породы?
— От породы, моя голубушка, от породы.
* * *
В начале февраля я наконец-то позвонила Варьке. Этот звонок не был случайным: я вспомнила, что в первых числах февраля у Варьки день рождения.
