Следующего комдива, героя боев под Босовкой, Александр Захарович жалеет еще больше.
Лебединцев: «Офицеры вернулись в штаб только к вечеру, и настроение у всех было подавленным. Я спросил Забугу, что произошло, зачем собирали? И он ответил, что перед строем всех офицеров дивизии был приведен в исполнение приговор военного трибунала в отношении комдива Короткова. После войны я расспрашивал присутствовавших там участников этого зрелища или церемонии. Рассказы о расстреле пополнялись, уточнялись, привирались, однако картина выглядела примерно так.
У села Голодьки Тетиевского района Киевской области в роще на поляне заранее была отрыта яма и недалеко поставлен раскладной походный столик, накрытый красным «революционным» материалом. Прибывавшие офицерские колонны выстраивались в каре. Не освободили от этой церемонии даже женщин-медичек, если они имели на погонах хотя бы одну крохотную звездочку. Сначала прибыли члены военного трибунала со «свадебным» генералом, видимо, членом Военного совета армии. Потом подъехала крытая машина с охраной, и через заднюю дверь вывели осужденного бывшего командира дивизии Короткова, который, видимо, уже знал о приговоре, вынесенном ему военным трибуналом, так как руки его были связаны за спиной, а рот был завязан, чтобы он не смог разговаривать. Одет он был в коричневое кожаное пальто, на ногах были ярко-белые фетровые бурки, снизу обшитые коричневой кожей. (Эта спецодежда шоферов поставлялась вместе с машинами «студебеккер» для рядовых водителей, но по нашей бедности в ней щеголяли наши отцы-командиры — от командиров бригад и до командующих фронтов. Ношение ее могло расцениваться как нарушение установленной формы армейской одежды, но и телогрейки с ватными брюками не предусматривались формой. Тем более что в окопах и землянках такое пальто было практично в любой сезон и в любую погоду. Если найдутся сомневающиеся в правдивости моих слов, то прошу обратиться к фотографиям той фронтовой поры, и вы увидите на снимках многих генералов и маршалов в этом одеянии и обуви. Маршал Рокоссовский даже в послевоенные годы на учениях носил это пальто.) Полковничьей папахи на голове Короткова не было, так как этому мешала повязка на голове.
Поставлен он был перед столом. Председатель военного трибунала 1-го Украинского фронта объявил приговор от 29 января 1944 года и закончил словами: «Коменданту трибунала привести приговор в исполнение!» Комендант подтолкнул приговоренного к яме. Коротков все время пытался что-то сказать, но повязка закрывала рот. Комендант подал команду: «Лейтенант, командуйте людьми». Командир роты саперного батальона Зыков Н. Н. вызвал трех саперов, заранее предупрежденных о том, что им доверяется приведение приговора в исполнение, и поставил их в готовности открыть огонь по изменнику Родины. Командир роты Зыков, только недавно узнавший о присвоении ему 10 января звания Героя Советского Союза, отнесся к поручению с должным пониманием и скомандовал: «Огонь!», сделав первым выстрел из пистолета по своему бывшему командиру дивизии. Тремя очередями из автоматов обреченный был весь изрешечен пулями и упал в приготовленную ему саперами яму. Но и на этом не закончилась церемония. К яме подошел комендант капитан Рыкалов и сделал три контрольных выстрела в конвульсирующее тело. После этого генерал-майор подытожил: «Собаке — собачья смерть!» По рядам строя прокатился негромкий ропот, и генерал скомандовал: «Командирам частей развести офицеров по местам расположения!»
Из тех троих, приводивших приговор в исполнение, один остался жив, это сержант Сергиенко Дмитрий Иванович, бывший тогда комсоргом саперного батальона. Он честно и добросовестно воевал до конца войны, заслужил ордена Славы и Красной Звезды, а также медаль «За отвагу». После войны вернулся в свое родное село Лазорьки Полтавской области, где своим неутомимым трудом на посту председателя колхоза был отмечен орденами Ленина, Трудового Красного Знамени и медалью «За трудовую доблесть». Он с горечью рассказывал мне о том, как их всех после исполнения приговора предупредил генерал: «Вы ничего не видели, ничего не знаете, и забудьте это место». Яма с трупом была выровнена с поверхностью земли, засыпана листьями, оцепление вокруг леса снято.
В восьмидесятые годы в одном из своих писем бывший шофер нового комдива полковника Крымова М. Г. сержант Бегер Петр Васильевич, родом из города Гайсин, написал о том, что ему тоже пришлось невольно, по необходимости, присутствовать на этой поляне. Он добавил такую деталь: кроме офицеров нашей дивизии (за исключением 343-го полка, стоявшего в обороне за селом Охматовом), в строй была поставлена и группа офицеров чехословацкой бригады, а сам комбриг полковник Свобода находился рядом с командиром дивизии Крымовым. За несколько минут до казни чехов увели, но сам Свобода оставался до конца. Эта бригада в то самое время, по воле случая, соседствовала в обороне с нашим 343-м полком на реке Горный Тикич.
Нашелся еще один свидетель. Об этом мне рассказал генерал-полковник Зайцев, который после производства его в генералы получил назначение в город Ровно первым заместителем командующего армией. Ею командовал генерал-лейтенант Рыкалов, тот самый бывший комендант военного трибунала, который приводил приговор в исполнение. Когда Зайцев однажды рассказал ему этот эпизод, то он признался в своей причастности. Да, и из комендантов военных трибуналов в послевоенные годы выходили командармы.
Я так подробно остановился на описании этого эпизода вовсе не потому, чтобы привести эти печальные факты из биографии нашего соединения. Я хочу заставить читателей, чтобы они задумались над тем, например, если бы мы так же детально умели организовать бой или сражение, организовывая все детали взаимодействия родов войск, обеспечивая всем необходимым для боя, как был подготовлен и проведен расстрел, то мы бы не имели тех двадцати шести с половиной миллионов безвозвратных потерь в ту беспощадную кровавую войну. А ведь тот же член Военного совета мог бы хоть раз спросить у начальника политотдела дивизии: «Сколько в вашей дивизии Героев Советского Союза и где они сейчас находятся?» Хотя бы даже это, если он ничего не смыслил в организации боя, хоть и носил теперь общевойсковой чин полковника, а не просто полкового комиссара.
Теперь уже никто не сможет узнать, о чем думал с 29-го января по 3 февраля приговоренный к высшей мере Коротков, коль приговор заканчивался словами: «Приговор утвержден Верховным Главнокомандующим и обжалованию не подлежит». Не спасли его от высшей кары ни 25-летняя служба в армии, ни такой же партийный стаж, ни фронтовые заслуги, ни ордена Красного Знамени, Александра Невского и орден Ленина, ни крестьянское происхождение, ни трехклассное общее образование и не отсутствие военного образования, кроме краткосрочных курсов политруков. А возможно, он думал о том своем выстреле в упор по командиру батареи, который он сделал в минуту высочайшего отчаяния, страха перед ответственностью и под угаром выпитого зелья? Скорее всего, он предчувствовал кару, так как приказ Верховного № 227 все еще действовал и витал над головами каждого из нас, и за все содеянное надо было платить. Никто из нас не знает, на чем основывалось обвинение. Рассматривался ли вопрос укомплектования дивизии на тот злополучный день? Скорее всего, нет. Никто из нас не присутствовал ни на следствии, ни на судебных заседаниях.
