И уж если мы вновь коснулись водки, то я приведу еще один эпизод из воспоминаний командира батальона связи 2 сд А.В. Невского. (Хочу только заметить, что фамилию начштаба Невский безусловно помнил, но не назвал, думаю, потому, что хотел сберечь чувства его родственников.)
«03.09.1943 г. дивизия отдохнула и приступила к занятию участка обороны 65 сд правее дороги Селищи — Спасская Полнеть. Селищенские казармы были построены во времена Екатерины II, раньше в них размещались кавалерийские части.
Во время смены дивизий противник внезапно ворвался на наш передний край обороны, заняв 16 дотов. Положение создалось крайне напряженное, поскольку противник теснил нас к реке Волхов.
К месту сражения прибыл командующий 59-й армией Коровников И.Т. и два полка артиллерии РГК (резерва Главного командования), на марше находились еще две резервные стрелковые дивизии, но они были далеко, за 40 км. Артиллерия помочь нам не могла, так как бой шел в окопах, где перемешались и наши и немцы. В бой были брошены все наличные силы 2-й стр. дивизии и 65-й стр. дивизии: повара, кладовщики и писари, но противник проявлял все нарастающую активность. В резерве стояла снайперская резервная рота в 99 человек, но у командира дивизии она в памяти почему-то тогда не уложилась и была забыта.
В любом бою мозгами должен являться начальник штаба части или соединения, но тут получилось наоборот.
Бывший начальник штаба полковник Крицын выбыл в Академию Генерального штаба 15.08.1943 г., вновь назначенный полковник, фамилии которого не помню, оказался человеком «с чином», но не подходящим для роли начштаба дивизии (10.04.1944 г. снят с должности за трусость). А командир дивизии генерал-майор Лукьянов покрывал его, о чем я не знал. Как только на передовой началось сражение, Лукьянов вызывает меня и ставит задачу, не соответствующую моей должности и званию: «Здесь ты на КП дивизии остаешься старшим, должен все предусмотреть». Я заявил, что здесь имеется начштаба и много майоров, а я капитан, но он сказал: «Выполняй!» Кроме того, Лукьянов сказал, что «твои люди и без тебя хорошо знают свое дело» и ушел на передовую.
Прежде всего, я проверил боевую связь — все оказалось на месте, и связь работала отлично. Затем проверил и оперативную сторону дела, раз оставлен за «старшего»: переговорил с командирами и начальниками штабов полков, с ДОПом, медсанбатом. Враг теснил нас, и я вызвал обоз штаба дивизии для погрузки штабных документов, приказал подготовить верховых лошадей для командования, прошел по штабным землянкам и приказал уложить все бумаги в сундуки и быть готовыми к эвакуации за р. Волхов, но самовольно никто не должен покидать штаб.
Неожиданно вызывает меня начштаба дивизии, я бегу и думаю, наверное, прибыл откуда-то из полков, а возможно, был в штабе армии. Захожу и не верю своим глазам: этот мерзавец сидит голый, в чем мать родила, пьяный до последнего предела и требует с меня выдать ему аттестат, так как он-де получил 5 литров водки на ДОПе и ему нужно отчитаться. (И не подумал, что я за разбазаривание водки пойду под суд военного трибунала!) О сражении у него и в голове ничего не было. Его ординарец заявил мне, что теперь он свободен, берет винтовку и идет в бой. И ушел… Жаль, что забыл его фамилию.
Так вот причина, почему комдив оставил меня за старшего!
Командир дивизии и оперативный отдел наконец-то вспомнили о снайперской женской роте. Она состояла из 99 человек, по возрасту командир роты, политрук и старшина были женщины, остальные все девушки. Снайперская рота представляла из себя отлично сколоченную боевую единицу. Девушки обладали исключительной выдержкой, хладнокровием, мужеством, великолепно владели оружием, были прекрасно натренированы физически и хорошо обучены снайперскому делу. Эту роту выдвинули на участок, за который командование дивизии больше всего боялось, поскольку с этого направления могли вклиниться в наш тыл фашисты, и для нас этот участок также имел огромное значение, поскольку был весьма удобным для развития успеха.
Только успели маленькие фигурки девушек занять в складках местности свой участок, фашисты, не заметив этой роты, бросили в атаку батальон своих головорезов. На наших маленьких женщин неслась лавина фашистов, ведя плотный огонь. Как впоследствии говорили очевидцы, было страшно смотреть в ожидании, что всех наших женщин сметет этот смерч. Враг был подпущен на 50—100 метров, и началось уничтожение зарвавшихся фашистов, девушки расстреливали их почти в упор, не выпуская зря ни одной пули. Фашистский батальон сначала был парализован, большинство немцев было сразу же уничтожено, оставшиеся побежали обратно, и девушки бросились в контратаку. Уничтожая на бегу минометчиков и пулеметчиков, ворвались на плечах фашистов в их окопы.
Этот подвиг дал возможность нашим бойцам резко изменить обстановку — враг дрогнул, боясь окружения, начал повсеместно очищать наши позиции и даже сдал часть своей обороны. Захвачено было много пленных и оружия.
Женская снайперская рота в этом бою убитыми не потеряла ни одного человека, легко раненых было четыре.
Командующий армией генерал-лейтенант Коровников И.Т. наградил все 99 человек орденами Красной Звезды.
Да, кто только не отличался в боях за нашу Родину, даже те, от кого этого и ожидать было вроде нельзя, а те, от кого мы обязаны были ожидать это, жрали водку.
Как видите, у 2 сд положение было не лучше, чем у 38 сд под Босовкой, но генерал Лукьянов не удирать бросился, а в полки. Кроме этого, А.В. Невский в своих воспоминаниях несколько раз подчеркивает, что командиры 13-го, 200-го и 261-го стрелковых полков, входивших во 2-ю дивизию, были людьми исключительно храбрыми. Думаю, что именно поэтому и результат был другой». [Конец цитаты.]
После разгрома
Теперь продолжим рассказ А.З. Лебединцева: «На следующий день (15 января 1944 г.) стало известно, что наш командир дивизии арестован прямо в траншее 29-го полка, а начальник штаба в расположении командного пункта, и оба взяты под стражу органами контрразведки «Смерш». В командование дивизией с 18 января был допущен полковник Крымов М. Г. — штатный заместитель комдива. Должность начальника штаба дивизии временно исполнял майор Петров В. И. — начальник оперативного отделения. Началось следствие, как оно проходило и на чем строилось обвинение — никому не известно. Совершенно случайно, видимо, в 1970 году, я рассказал Ивану Дмитриевичу Фосту о той нашей трагедии, так как он работал с архивными материалами именно того периода по 38-й, 27-й и 40-й армиям и Воронежского, а после 1-го Украинского фронта, готовя рукопись маршала Москаленко. В порядке исключения некоторые оперативные документы фронта и армий были у него в сейфе. После прочтения приказов и донесений тех лет он иногда уточнял у меня погоду тех дней, проходимость дорог, делился воспоминаниями маршала о встречах с командующим войсками фронта Ватутиным и представителем Ставки ВГК маршалом Жуковым. В частности, он передал такие детали о маршале Жукове со слов маршала Москаленко, в то время генерал-полковника, командовавшего 40-й, а после 38-й армией.
На командном пункте армии часто бывали вместе Жуков и Ватутин. Нередко Сталин звонил по правительственной закрытой связи и требовал Жукова или Ватутина к телефону. Заслушивал их о положении дел и планах на будущее. Когда положение на фронте бывало успешным, то Жуков во время доклада говорил примерно так: «Вот мы тут с Николаем Федоровичем (Ватутиным) посоветовались и решили сделать так…», всегда подчеркивая коллегиальность принимаемых действий. Но стоило, например, оставить Житомир войсками фронта, как он же в отсутствие Ватутина докладывал Верховному совсем в другом тоне, примерно так: «Я же вам много раз докладывал, что Ватутин со своими двумя академическими дипломами всегда мнит себя маленьким Наполеончиком и не прислушивается к моим советам, когда я приказываю ему поеле овладения крупными городами или узлами дорог непременно закреплять завоеванное, а он только вперед и вперед…»
