Нет, рассказывать о том, что я собираюсь замочить большого бандюгана, конечно, было нельзя. Зачем делать Льва Львовича соучастником убийства? И вообще, мало ли кто подслушает. А вот спросить о том, что меня беспокоит, пожалуй, стоило.
– А вот если тебе нужно спасти самого дорогого человека… Ну или не спасти, а сделать счастливым… Но ради этого придется пойти на преступление… Короче, вы бы так поступили или нет?
– Уточни, пожалуйста, условия задачи, – попросил Лев Львович. Одно из его самых ценных качеств – он никогда не спрашивает лишнего. Только по делу. – Так все-таки спасти или сделать счастливым? И о каком преступлении идет речь – о мелком правонарушении или о настоящем злодействе?
– …Ладно. Всё нормально. До свидания.
Не первый раз такое происходило. Спросишь о чем-нибудь важном – Лев Львович задает встречный вопрос. В результате получается, что ответ ты находишь сам.
Я сначала скис. Но потом сказал себе: во-первых, обратной дороги уже нет, деньги переведены. А во-вторых, может, никакого звонка Льву Львовичу и не было. С сулажином не разберешь.
Но задуматься задумался.
Моей жизни не жалко. Сколько ее осталось? Все равно одно название. Фиксера тоже не жалко. После Ланиного ухода я проверил – позвонил знакомым ребятам из отдела по борьбе с оргпреступностью. Не наврал мой «ангел смерти»: скотина этот Фиксер, каких мало. Обеспечить сыну будущее – счастье, о котором я и не мечтал. Что ж меня так ломает?
Я не смерти боялся. Как ни странно, этот страх, сводивший меня с ума последние две недели, теперь, когда смерть придвинулась вплотную, куда-то подевался. Если честно, я думал про близкий конец даже с каким-то если не удовольствием, то облегчением.
«Сделаю два хороших дела: помогу сыну и уничтожу сволочь, – повторял я себе в тысячный раз. – Плюс к тому решу личный вопрос – умру быстро и красиво. В чем же засада? Заповедь “не убий” я на войне преспокойно нарушал. И хрен ли мне в заповедях?»
В Бога я отродясь не верил, в церковь не ходил. Когда узнал свой диагноз, с перепугу понесся в храм заказывать молитву о здравии раба Божьего Николая. Стыдно вспомнить. Хорошо, дьякон или кто он там вправил мне мозги. «Крещеный?» – спрашивает. Нет. Ну он меня и попер. Церковь, говорит, только за крещеных молитвы возносит. На фига такая церковь, которая Бога только за своих просит? Это мафия какая-то, закрытый клуб.
В конце концов я понял, в чем моя проблема.
«Ангел смерти» сделал мне подарок, а я, как старуха из сказки про золотую рыбку, возжелал большего. Не только помочь сыну и избавиться от медленного, мучительного умирания, но, коли уж я ухожу красиво, захотелось уйти совсем чистым. Это была не осознанная мысль, а чувство, которое еще требовалось оформить в слова.
Я попробовал.
Жизнь я прожил так себе. Мягко говоря. Сам в грязи повалялся, других ею забрызгал. Проливал свою и чужую кровь. Химичил, пакостничал по мелочи, а несколько раз по-крупному. Цапал что плохо лежит, и своя рубаха мне была всегда ближе к телу. Потому и загибаюсь от рака в полном одиночестве, если не считать Льва Львовича, который и не живой человек вовсе, а просто голос в телефонной трубке.
Короче, жил так, как будто никогда не умру. А умирать, оказывается, надо. Но таким грязным – неохота. Не знаю почему.
Например, что если церковь с попами – фигня, а Бог все-таки есть? Скажет: «Ты зачем, Коля, за Меня решил судьбу раба Моего Фиксера? У Меня на него Свои планы были. И на Тебя, между прочим, тоже. Нехорошо, Коля».
Вот до каких идиотских мыслей я в конце концов докатился. Самому смешно стало. Я и засмеялся. Один, в пустой квартире, стоял перед зеркалом и покатывался.
Отсмеялся – будто груз сбросил. Это называется «катарсис». Очистка души и мозгов от мусора.
Избавившись от глупых мыслей, сосредоточился на подготовке. Лана оставила мне целое досье, и я внимательно его изучил.
Добраться до Фиксера действительно было трудно. Обычному киллеру даже невозможно.
ВИП-посредник жил в загородном доме, куда не то что проникнуть – незаметно приблизиться нереально. Из своего логова Фиксер высовывался только для деловых встреч. Никогда в дневное время, чтоб не угодить в пробку. Самое милое дело – угрохать человека, когда он застрянет в потоке машин. Никакая охрана не спасет. Но Фиксер все встречи назначал только поздно вечером или ночью, гонял с мигалкой на бешеной скорости. Даже на красный свет не останавливался.
Все рандеву у него происходили в местах, куда обычной публике доступа нет. Подход непременно «снайпер-пруф». Эта тортилла высовывалась из своего панциря только на несколько секунд – прошмыгнуть от бронированного лимузина до дверей. Вот единственный шанс, когда объекта было возможно достать. Человек с быстрой реакцией и твердой рукой в такой момент теоретически мог бы подобраться к Фиксеру и выстрелить, но на этом для убийцы всё бы и закончилось. «Решальщика» неотступно сопровождали два телохранителя, и при переходе машина – подъезд оба были в режиме боевой готовности: при малейшем признаке опасности открыли бы огонь. Парни эти были в высшей степени серьезные. Убийца Фиксера гарантированно становился заодно и самоубийцей. Никто из профессионалов в такой хоккей играть бы не стал. Я – охотно.
Два дня я ждал и готовился. С утра бегал километров десять по Кузьминскому парку, тренировался не на выносливость (она не понадобится), а на реакцию. Для этого есть классное упражнение. Под секундомер, на предельной скорости, дуешь зигзагами между деревьев. Задел хоть одно плечом – незачет. Начинай снова.
Дома не знаю сколько тысяч раз, до полного автоматизма, выполнял одно и то же нехитрое упражнение. Почему-то в служебном кителе – так велела Лана, ничего не объясняя.
Она позвонила на третий день утром. Сказала: «Вечером. Ты готов?» – «Более чем». Тогда она сказала, где и во сколько меня будет ждать машина. Явиться надлежало в полицейской форме.
Сразу после этого я набрал Вику. Сказал, что хочу повидать сына.
Эта тоже спросила: «А ты готов?» Но смысл был другой. Она поставила мне условие: встреча с Лёшкой – сто баксов. Такая уж она, Вика. И некого винить – сам выбирал. Зато красивая.
– Более чем, – ответил я и этой.
Она деловито:
– Сейчас одену его, и едем. А то сижу, ни шиша денег нет.
У нее никогда денег нет. Не задерживаются.
Встретились, где обычно. На Таганке. Вика вылезла из бывшей моей тачки одна, Лёшку оставила внутри. Хотела убедиться, не наврал ли я насчет бабок.
Я показал ей целый веер зелени. Глаза у Вики заблестели.
– Откуда?
– Разбогател.
И я рассказал ей про завещание, а сам смотрел на Лёшку. Он приплюснул нос к стеклу, помахивал ручонкой робко – чтоб мать не увидела.
