– Да бросьте её, господин! – крикнул кто-то. – Мы себе пофигуристее найдём и происхождением получше! А эта чокнутая gwastraff пусть и дальше на побегушках скачет!
Хаэльдис буркнула нечто нечленораздельное – похоже, снова проклятие, однако стражники посмеивались вполне добродушно.
Девчонка, как видно, расплачивалась таким образом не впервые. И явно находилась под чьей-то защитой – ибо стражники всё же не решились навредить ей по-настоящему.
– Сдаётся мне, дева, мы с тобой похожи…
Хаэльдис метнула в его сторону злобный взгляд, но ловец заметил и пробежавшую по её лицу тень облегчения. Так-так, птичка-то думает, что всех обманула!.. Удачно откупилась от рубежной стражи золотом – чужим, заметьте, золотом, как не преминул бы добавить старина Пустошник; удачно припрятала добычу, а Эварху записала в покойники. Ну, это мы ещё поглядим!..
– Давай-давай, шевелись шибче, золотенький. Мало у нас времени, ох, мало…
От поста до привольно раскинувшегося мира идти оставалось всего ничего.
Мир оказался плоский, как и тот, погибший, вокруг которого вились роем ангелы.
А этот был жив: текли по зелёно-коричневым равнинам голубые реки, вздымались чёрно-серые горные пики, увенчанные белоснежными ледяными коронами, волновались под привольными ветрами золотисто-зелёные степные просторы, синие океаны несли на своих спинах бесконечную череду волн. Ловец аж залюбовался.
– Скажи-ка, дева Хаэльдис, что это за место?
Она дёрнула плечом:
– Идиллия. Так прозывается. Нешто не знал, коль ошиваешься окрест?
– Не знал. Я тут вообще случайно очутился. Ты бы, прежде чем узлы-то на мне вязать, спросила сначала…
Девчонка только фыркнула в ответ. Вытащила откуда-то грязный платок и принялась на ходу стирать с лица маскировочные полоски.
– А в этой вашей Идиллии куда мы пойдём?
– Много будешь знать, скорее сгинешь, золотенький. Вначале допросят, как уж положено, а там как Спаситель попустит.
– Да в чём же мне признаваться? Я случайно под магический удар попал, меня как швырнуло, да и выбросило сюда! Неужто мимо вашей Идиллии проходить – уже преступление?!
Вместо ответа она легонько подтолкнула Эварху к краю тропы:
– Вниз давай. Хватит лясы точить. Путь нам скорый да тяжёлый.
Поначалу ловец не понял, отчего это путь тяжёлый. В мир спускались безо всяких приключений, почти незаметно, как и в Игнисе, – словно кто-то специально построил незримую лестницу в небесах. Эварха будто на крыльях летел, невзирая на путы, – только чувствовал, как Хаэльдис время от времени бросает какие-то заклятия, то ли открывая перед ними дорогу, то ли облегчая её.
Внизу, под белыми облачными перьями, лежала земля – на вид самая обычная, неровные квадраты полей, тёмные кляксы городов, дороги, реки…
Присмотреться ловец не успел – спустились быстро, под конец чуть не кубарем на землю скатились, очутившись за городской окраиной, на задах не то постоялого двора, не то конюшни.
Голова у ловца изрядно кружилась после стремительного спуска, однако девчонка отлежаться не позволила. Пинками и понуканиями подняла его на ноги и потащила за собой – какими-то козьими тропками позади помоек и заросших бурьяном огородов, приговаривая:
– Ну, шевели копытами, сыть вампирья, коль жить охота! Скинулись-то мы скоро, да не тайно! Сейчас злыдни княжьи наскочат, повяжут нас, ежели не утечём! Давай, давай!
При этом, конечно, никто и не подумал снять с ловца стянувшие щиколотки верёвки. Совершенно одуревший, он семенил за Хаэльдис, то и дело спотыкаясь, торопясь, хотя понятия не имел, почему «злыдни княжьи» так рвутся наскочить и повязать.
Путь их кончился внезапно, за каким-то полуразрушенным сенным сараем.
– Нишкни! – Хаэльдис для пущей доходчивости дала ловцу лёгкий подзатыльник. – Пикнуть не моги! Вернусь скоренько.
Эварха покорно плюхнулся на полусгнившее бревно и сидел на нём, постепенно приходя в себя. Мир вокруг переставал кружиться, и до ловца стало доходить, что вокруг ранняя осень, что солнце давно перевалило за полдень и что они с Хаэльдис и вправду находятся в каком-то небольшом селении – невдалеке слышался собачий лай, стук топора, недовольное мычание и глухой перезвон церковного колокола; на ловца наплывал запах навоза, опилок и – самое главное – слегка подгоревшей каши. В животе требовательно заурчало, и тогда Эварха решил, что достаточно очнулся, чтобы попытаться освободиться.
Не вышло – не успел он исследовать узлы на тонкой серебристой верёвке, как вернулась Хаэльдис, ведя в поводу пожилого мерина гнедой масти, запряжённого в старую-престарую тележку. В тележке горой навалена была свежесобранная брюква, даже землю толком не обтрясли.
– Поселяне, жадюги, за брюкву содрали, как за лучшую пшеницу, – пожаловалась девчонка, утирая вспотевший лоб. Пёстрое перо по-прежнему каким-то чудом держалось у неё в волосах. – Сиди смирно, золотенький, буду чары наводить. Дёрнешься хоть разок – худо будет, ой, худо!
Эварха счёл за лучшее не дёргаться. Мало ли, что у неё на уме… А Хаэльдис, привязав мерина у щербатой стены, принялась раскладывать вокруг пленника пучки сухих трав, косточки, камушки и связки разноцветных ниток. При этом она шептала что-то на непонятном языке, прищёлкивала пальцами, постукивала камушками, и Эварха сам не заметил, как на него навалилась тяжкая, неодолимая дремота. Он разом спал и не спал, всё видел, всё слышал, ощущал, но не имел силы пошевелиться. Даже думать – и то толком не мог.
Хаэльдис шептала долго, а как закончила – сняла с пленника верёвки.
– Ну вот, не утечёшь ноне, золотенький… Поехали, покамест чары свеженьки! Давай-давай, не то ущучат нас, кто к князю попадёт, того и костей не найдёт! – и прибавила ещё какое-то слово, от которого Эварху словно вздёрнуло на ноги.
Повинуясь командам Хаэльдис, он взгромоздился на тележку, девчонка села рядом, причмокнула, и мерин равнодушно потащился по кочкам. Деревня осталась позади, и вскоре они выехали на оживлённый тракт, ведущий к видневшемуся вдалеке городу.
Повозки, гружённые разнообразным товаром, влекомые медлительными чёрными волами; гикающие верховые; вереницы крестьян и крестьянок, тащившихся по вытоптанным обочинам, какие-то паломники, нищие, бродячие торговцы; старая тележка с брюквой очень быстро затерялась в этом потоке.
Мрачноват был, если честно, этот поток, даже очень. Редко на ком мелькнёт добрый плащ или хотя бы справная рубаха. Да и, судя по лицам, народ здесь скорее привык к бедам и несчастьям – большинство угрюмые, словно пришибленные. Местность справа и слева от дороги тоже не располагала к идиллическим мыслям – домишки попадались мелкие, низкие, тесные, не сравнить с тем же Игнисом. Там простой народ, насколько помнил ловец, отнюдь не бедовал.
Сам же Эварха только и мог, что тупо таращиться на мелькающие лица и ступицы колёс, зато Хаэльдис, кажется, немного расслабилась. Откинулась на прикрытую мешковиной брюкву, достала из заплечного мешка осколок мутного зеркала.
