— Значит, вот оно что, — задумчиво произнес начальник.
— Ее мужу это безразлично, — сказал я, — так что принимать к сведению не стоит.
Пил начальник с каким-то пришибленным видом и жевал семечки кардамона очень медленно, очень задумчиво. Мы выпили за честные глаза друг друга. Начальник с сожалением убрал бутылку и стаканы, потом включил селектор.
— Если Гэлбрейт в здании, пусть поднимется ко мне. Если нет, постарайтесь его отыскать.
Я встал, отпер дверь и сел снова. Ждать пришлось недолго. В дверь постучали, начальник отозвался, и Хемингуэй вошел в кабинет.
Он твердо прошагал к столу, остановился и взглянул на начальника с надлежащим выражением грубоватой приниженности.
— Познакомься с мистером Марло, — радушно сказал начальник. — Частный детектив из Эл-Эй.
Хемингуэй чуть повернулся в мою сторону. Выражение лица у него было таким, словно он видел меня впервые. Протянул руку, я пожал ее, и он снова посмотрел на начальника.
— Мистер Марло рассказал довольно любопытную историю, — сказал начальник с коварством Ришелье, прячущегося за гобеленом. — О мистере Амторе из Стиллвуд-Хайтс. Кажется, он гадает на магическом кристалле. И кажется, Марло приехал к нему, а там оказались вы с Блейном, и у вас произошло какое-то недоразумение. Подробностей я не помню. — И уставился в окно с видом человека, не помнящего подробностей.
— Тут какая-то ошибка, — сказал Хемингуэй. — Я его впервые вижу.
— Ошибка была, — вяло произнес начальник. — Пустяковая, но все же ошибка. Мистер Марло не придает ей особого значения.
Хемингуэй снова взглянул на меня. Лицо его по-прежнему было словно бы каменным.
— Собственно говоря, эта ошибка его совсем не волнует, — вяло продолжал начальник. — Но у него есть желание наведаться в Стиллвуд-Хайтс, к этому Амтору. И он хочет взять кого-нибудь с собой. Я подумал о тебе. Ему нужен человек, который обеспечил бы честную игру. У этого Амтора, кажется, есть очень сильный телохранитель-индеец, и мистер Марло несколько сомневается, что сумеет обойтись без помощи. Можешь узнать, где живет этот Амтор?
— Да, — сказал Хемингуэй. — Но Стиллвуд-Хайтс — не наша территория, шеф. Это личное одолжение вашему другу?
— Можно считать так, — ответил начальник, глядя на большой палец своей левой руки. — Разумеется, от нас не требуется ничего противозаконного.
— Ясно, — ответил Хемингуэй. — Ничего. — И кашлянул. — Когда ехать?
Начальник с великодушным видом посмотрел на меня.
— Сейчас самое подходящее время, — сказал я. — Если это устроит мистера Гэлбрейта.
— Я делаю, что мне велят, — сказал Хемингуэй.
Начальник внимательно осмотрел его. Пригладил и причесал взглядом.
— Как чувствует себя капитан Блейн? — поинтересовался он, принимаясь за семечки кардамона.
— Плохо, — ответил Хемингуэй. — Прободение аппендикса. Состояние критическое.
Начальник скорбно покачал головой. Потом, опираясь о подлокотники кресла, поднялся. Протянул через стол свою розовую лапу.
— Гэлбрейт позаботится о вас, Марло, — сказал он. — Можете на него положиться.
— Вы очень любезны, шеф, — ответил я. — Право, даже не знаю, как вас благодарить.
— Чепуха! Не стоит благодарности. Всегда рад услужить, так сказать, другу своего друга.
Он подмигнул мне, Хемингуэй заметил подмигивание, но как истолковал его, не знаю.
Мы вышли, вежливое бормотание начальника сопровождало нас до порога. Дверь закрылась. Хемингуэй окинул взглядом коридор, затем посмотрел на меня.
— Хорошо ты разыграл это, малыш, — сказал он. — Видно, у тебя есть что-то, о чем нас не предупредили.
33
Машина неторопливо ползла по тихой улочке. Над ней нависали перечные деревья, почти соприкасаясь друг с другом и образуя зеленый туннель. Сквозь верхние ветви и узкие светлые листья мерцало солнце. Табличка на углу гласила, что это Восемнадцатая стрит.
Вел машину Хемингуэй, я сидел рядом с ним. Ехал он медленно и, судя по выражению лица, был отягощен раздумьями.
— Что ты рассказал ему? — спросил он, наконец решившись.
— Что вы с Блейном приехали туда, забрали меня, потом высадили из машины и огрели по затылку. Об остальном умолчал.
— Про угол Двадцать третьей и Дескандо не говорил?
— Нет.
— Почему?
— Решил, что добьюсь от тебя большего содействия, если промолчу.
— Правильно. Ты на самом деле собираешься в Стиллвуд-Хайтс или это просто предлог?
— Просто предлог. На самом деле я хочу узнать, почему вы сунули меня в эту лечебницу и зачем меня там держали.
Хемингуэй задумался. Думал он так напряженно, что мышцы лица собрались под сероватой кожей в узлы.
— Это Блейн, — сказал он наконец. — Гад поганый. Я не думал, что он ударит тебя. И высаживать тебя тоже не собирался. Честно. Мы просто устраивали представление, потому что этот фокусник числится у нас в друзьях и мы не даем его в обиду. Знал бы ты, сколько людей хотели бы его обидеть.
— Поразительно, — сказал я.
Хемингуэй взглянул на меня. Его серые глаза напоминали кусочки льда. Потом снова уставился в пыльное ветровое стекло и задумался.
— У старых фараонов иной раз начинают чесаться руки, — сказал он. — Им просто необходимо бывает огреть кого-нибудь по башке. Черт, я даже напугался. Ты повалился, как мешок с цементом. Блейну я тогда кое-что высказал. Потом мы повезли тебя к Сондерборгу, это было недалеко, парень он неплохой и должен был поставить тебя на ноги.
— Амтор знает, что вы повезли меня туда?
— Нет, откуда. Это нам самим пришло на ум.
— Потому что Сондерборг парень неплохой и должен был поставить меня на ноги. Даже без отката. И не поддержал бы моей жалобы, даже если б я вдруг ее подал. Ну да вряд ли жалобой чего добьешься в этом прекрасном городке.
— Хочешь показать зубы? — задумчиво спросил Хемингуэй.
— Не имею желания, — ответил я. — И ты не имеешь, впервые в жизни. Потому что твоя работа висит на волоске. Ты смотрел начальнику в глаза и видел это. Я бы не сунулся к нему, не будь у меня поддержки.
— Верно, — сказал Хемингуэй и сплюнул в окно машины. — А показывать зубы у меня и в мыслях не было, хотел просто потрепаться. Что еще?
— Блейн действительно нездоров?
Хемингуэй кивнул, однако вовсе не опечаленно:
— Ну да. Позавчера заболел живот, и эта штука лопнула до того, как вырезали аппендикс. Шанс выкарабкаться есть, однако надежды мало.
— Это будет невосполнимая утрата, — сказал я. — Большой души человек, украшение любого отделения полиции.
