Он посмотрел в дальний угол фойе, где в очень низком кресле с круглой спинкой сидел худой бледный старик. Его подбородок покоился на руках в перчатках, а руки в перчатках на рукоятке трости. Старик смотрел, не мигая, в нашу сторону.
— А, этот, — сказал Явонен. — Так далеко он не видит. Ему за восемьдесят.
Он встал и посмотрел на меня.
— Хорошо, — сказал он тихо, — вы частный детектив, у вас есть клиент и инструкции. Я стараюсь только заботиться об интересах отеля. Оставьте пушку дома в следующий раз. Будут вопросы — обратитесь ко мне. Не приставайте к прислуге. Все равно дойдет до меня. Иначе пойдут слухи, а нам это ни к чему. Местная полиция окажется не слишком дружелюбной, если я намекну, что вы нас беспокоите.
— Можно выпить в баре перед уходом?
— Держите пиджак застегнутым на все пуговицы.
— Пять лет в военной разведке — это ценный опыт, — сказал я, глядя на него с восхищением.
— Достаточно. — Он коротко кивнул и зашагал под арку, прямая спина, грудь вперед, плечи назад, подбородок убран — суровый, хорошо отлаженный человеческий механизм. Мастер своего дела. Он расколол меня вглухую, докопался до всего, что было написано на моей визитной карточке.
Тут я заметил, что старичок в низком кресле поднял руку в перчатке с рукояти трости и манит меня пальцем. Я вопрошающе ткнул себя пальцем в груды Он кивнул, и я подошел к нему.
Он был и впрямь стар, но совсем не дряхл. Его белые волосы были аккуратно расчесаны на пробор, нос у него был длинный, острый, изборожденный венами, его выцветшие голубые глаза смотрели ясно, но веки утомленно нависали над ними. В одном ухе торчала пуговка слухового аппарата. На руках были замшевые перчатки с отворотами, а над полированными черными туфлями — серые гамаши.
— Придвиньте себе стул, молодой человек. — Его голос, сухой и тонкий, шелестел, как листья бамбука.
Я сел подле него. Он прищурился и улыбнулся одним ртом.
— Наш почтенный Явонен прослужил пять лет в военной разведке, как он, несомненно, сообщил вам.
— Да, сэр. Глаза и мозг армии.
— Мозг армии — выражение, которое содержит внутреннее противоречие. Итак, вам хотелось узнать, как Митчелл заплатил по счету? — Я уставился на него. Посмотрел на слуховой прибор. Он постучал по своему нагрудному карману. — Я оглох задолго до того, как изобрели эти штуки. На охоте конь отказался взять препятствие. Я сам во всем виноват — слишком рано поднял его на дыбы. Я был еще молод, не мог представить себе жизнь со слуховым рожком и научился читать по губам. Это требует определенного навыка.
— Что насчет Митчелла, сэр?
— Дойдем и до него. Не торопитесь. — Он поднял глаза и кивнул.
Голос сказал:
— Добрый вечер, мистер Кларендон. — Лифтер прошел к бару. Кларендон проследил за ним глазами.
— С этим не связывайтесь, — сказал он, — сутенер. Я провел много лет в фойе, вестибюлях, барах, террасах и садах всевозможных отелей. Я пережил всех своих родных. И буду тянуть свое бесполезное существование, пока не наступит день, когда меня отнесут на носилках в удобную и просторную палату в больнице. Церберы в накрахмаленных белых халатах будут охранять мой покой, перестилать мою постель, приносить подносы с этой кошмарной безвкусной больничной едой, мерить мне пульс и температуру, как раз когда я буду засыпать. Я буду лежать там и слышать шелест накрахмаленных юбок, шорох каучуковых подошв по асептическому полу, видеть натужную улыбку врача. А затем надо мной соорудят кислородную палатку и окружат мою маленькую белую кроватку ширмами, и я займусь, сам того не заметив, единственным делом на свете, которое нельзя сделать дважды. — Он медленно повернул голову и посмотрел на меня. — Очевидно, я слишком болтлив. Ваше имя, сэр?
— Филип Марло.
— Я — Генри Кларендон IV. Я принадлежу к тому, что когда-то именовали правящим классом. Гроттон, Гарвард, Гейдельберг, Сорбонна. Я даже провел год в Уппсале, не могу вспомнить, почему. Чтобы подготовиться к жизни, достойной бездельника. Итак, вы частный детектив. Я иногда говорю и не только с самим собой, понимаете.
— Да, сэр.
— Вы должны были обратиться ко мне за информацией. Но, конечно, откуда вам было это знать. — Я закурил, предложив сигарету мистеру Генри Кларендону IV. Он отказался легким движением головы. — Однако, мистер Марло, это вы наверняка должны знать. В любом дорогом отеле в мире найдется полдюжины престарелых бездельников и бездельниц, которые только сидят и пялятся вокруг, как филины. Они внимательно следят, прислушиваются, сопоставляют свои наблюдения, они знают все обо всех. Больше им нечего делать, потому что жизнь в отелях — это самая смертельная форма скуки. И несомненно, я нагоняю на вас скуку в не меньшей степени.
— Мне бы лучше насчет мистера Митчелла, сэр. Сегодня по крайней мере, мистер Кларендон.
— Конечно. Я эгоцентрик, абсурден, болтаю, как школьница. Вы заметили эту красивую темноволосую женщину, играющую там в канасту? На которой слишком много украшений и очки в тяжелой золотой оправе?
Он не указал и даже не глянул в ее сторону, но я сразу понял, о ком идет речь, — она выглядела довольно вульгарно и сразу бросалась в глаза.
— Ее имя Марго Уэст. Семь раз разведена. Куча денег и вполне сносная внешность, но мужчины у нее не задерживаются. Она слишком старается. Но все же не дура. Она может позволить себе приключение с человеком вроде Митчелла, она даст ему денег, заплатит по его счетам, но не выйдет за него замуж. Они поссорились вчера вечером. Тем не менее я думаю, что она могла заплатить по его счету. Она много раз платила за него.
— Я думал, что он получал чек от своего отца, из Торонто, каждый месяц. Не хватало ему, а?
Генри Кларендон IV саркастически усмехнулся:
— Мой милый друг, у Митчелла нет отца в Торонто. Он не получает чек каждый месяц. Он живет за счет женщин. Поэтому он живет в отелях вроде этого. В роскошных отелях вроде этого всегда найдется какая-нибудь богатая и одинокая дама, может, не очень красивая, не очень молодая, но зато с другими достоинствами. Во время мертвого сезона в Эсмеральде, то есть после скачек в Дель-Мар и до середины января, удой слаб. Тогда Митчелл сматывается на Майорку или в Швейцарию, если он может себе это позволить, во Флориду или на Карибские острова, если ему не везет. В этом году удача отвернулась от него. Насколько мне известно, он добрался только до Вашингтона.
Он быстро глянул на меня. Я оставался вежлив и невозмутим: приятный молодой (по его меркам) человек вежливо внимает старому джентльмену, который любит поговорить.
— Хорошо, — сказал я, — она заплатила по счету в отеле — предположим. Но почему за неделю вперед?
Он положил одну руку в перчатке на другую. Трость качнулась, и он качнулся вслед за ней всем телом. Он внимательно рассмотрел узор на ковре.
Наконец он щелкнул челюстями. Решил задачу и выпрямился снова.
