– Он его убьёт, – снова выдохнула Есения молящим шёпотом. – А этого не должно случиться.
Она не слышала, что говорит. Не понимала слов, срывающихся с собственных губ. Лишь только гнала от себя мысли о том, что происходит там, снаружи.
– Еся, я же сказал – не убьёт!
– Откуда вы знаете?
– Потому что если сделает это – потеряет всё.
Еся дёрнулась, но осталась на месте. Вскинула руки к лицу, тут же опустила, вглядываясь в расплывчатый образ Михаила. Она была загнана в ловушку. Сначала Сергеем, теперь – Глебом и его отцом. За неё решали, что она должна делать, куда бежать и оставаться ли ей на месте.
– Как вы меня нашли?
– Отследили твой телефон.
– Понятно.
– Еся, прошу, не паникуй.
– Вы должны понимать, о чём просите.
– Я понимаю. Правда. И поверь, хочу, чтобы всё закончилось хорошо, не меньше, чем ты.
– Значит надо было просто не брать Глеба с собой.
– И позволить ему думать, что он в очередной раз не смог защитить любимую женщину?
– Да пусть он думает так трижды, лишь бы с ним всё было в порядке!
– С ним будет, поверь мне.
Михаил замолчал, просто отвернулся и сжал ладони в кулаки, и Еся только теперь поняла, насколько его самого выворачивает наизнанку.
– У меня есть ещё вопрос, хоть он и может показаться неуместным.
– Какой?
– Ты подписывала какие-нибудь бумаги, связанные с исковыми заявлениями Сергея в отношении моей компании?
– Я не знаю. Возможно.
– Понятно.
– Что понятно? Чёрт…
Она шагнула к двери, обхватила себя руками, словно сама пыталась сдержаться и не выбежать. Нужно было сосредоточиться на чём-то другом. Вот хотя бы на вопросе Михаила, из которого следовало, что она опять оказалась во что-то замешанной.
– Так что? – повторила она вопрос.
Он посмотрел на неё с сомнением, будто раздумывал, продолжать ли эту тему, и Еся жалко всхлипнула. Пусть говорит о чём угодно, только бы не возвращаться мыслями к Глебу.
– Ты сможешь поставить свою подпись на нескольких бумагах? Чуть позже, разумеется. Это будет нужно, чтобы наказать Сергея.
– Если он выживет.
– Он выживет. Только подпись, остальное сделаю я.
Еся вглядывалась в лицо Михаила, находя в нём знакомые черты. Наверное, просто хотела удержаться на поверхности. Напомнить себе, что всё происходящее – реальность, а не плод чьего-то больного воображения.
– Я так устала, Миша. Жутко устала, – наконец, на коротком выдохе, произнесла она, признаваясь, за долгое время в том, что грызло изнутри. Она всего лишь женщина. Слабая, со своими страхами. А Михаил всё же мужчина. Хоть и так же вымотан, как и она.
– Знаю. Вы уедете с Глебом. Отдохнёте. А я всё улажу.
– А как же Арина?
– С ней ничего не случится за это время. Думайте только о себе.
Еся криво ухмыльнулась, отводя взгляд. Она не верила в подобную возможность – просто уехать, побыть наедине. Не думать ни о чём. Но ей так хотелось этого…
– Хорошо, – просто ответила Еся. На большее у неё не осталось сил.
Дверь в домик распахнулась, и Есения вскочила на ноги, прижимая ладонь ко рту. На пороге стоял Глеб – в окровавленной футболке, с потемневшими безумными глазами. Грудь часто вздымается от тяжёлого, надсадного дыхания. Но он цел и, на первый взгляд, невредим. Это главное.
– Жив? – коротко уточняет Михаил так, словно речь идёт о чём-то обыденном.
– Кажется, да.
Эти слова Кузнецов выдыхает хрипло. Подходит к Есе и просто легко касается её руки сбитыми в кровь костяшками пальцев.
– Увези меня отсюда, – просит она, и Глеб кивает, выводя её из домика.
Он ведёт машину сосредоточенно. В салоне мрачно, пахнет табачным дымом. Глеб делает тягу за тягой, жадно, скуривая почти треть сигареты за раз. Его челюсти крепко сжаты, на скулах – играют желваки. Они едут куда-то по лесной дороге, пока он не сворачивает вправо, забираясь в ещё большую глушь. А Еся молчит. Потому что боится. И потому что впервые с того мгновения, когда она переступила порог их с Сергеем квартиры в тот проклятый вечер, испытывает облегчение.
Наконец, джип, утробно рыкнув движком, останавливается и Кузнецов, не выключая фар, выходит из машины. На августовском небе серебрится луна. Даже через шум мотора пробивается стрекот сверчков. Обычная летняя ночь, спокойная и похожая на другие, такие же, ночи.
– Ты в порядке? – задаёт Еся вопрос, выбираясь из машины следом. Глеб стоит спиной к ней, сжав руки в кулаки, дышит с хрипом. Будто раненое животное.
– Сделай что-нибудь, чтобы я туда не вернулся, – просит, так и не поворачиваясь к ней. – И скажи, что ты меня не боишься.
А Есения боится. Но снова – не Глеба. А того, что он исчезнет. Подходит сзади, обнимая руками. Вжимается так сильно, что становится больно. Он резко скидывает с себя её руки, но лишь для того, чтобы повернуться лицом, жадно всмотреться в её глаза. Начинает целовать, пачкая её кровью. Своей или Сергея – неважно. Ведь в безумии нет границ.
– Я хочу тебя. Прямо здесь и сейчас, – шепчет Еся между жадными поцелуями, от которых рвёт крышу. Она ощущает себя сумасшедшей. Такого просто не может быть. Не могло быть ещё пару месяцев. Никакой фантазии Есе не хватило бы на то, чтобы представить, как она срывает одежду с мужчины, который только что до полусмерти избил её мужа.
Как этот мужчина сажает её на горячий капот. Как пачкает её алым, когда целует, оставляя следы. Как болезненно-сладко сжимает её в объятиях.
И как резко входит в неё, распяв под собой, пока она кричит в равнодушные небеса его имя.
Словно проклятие, которое клеймом выжжено на её порочной душе.
Эпилог
Еся танцует, глядя в льдисто-синие глаза парня, который вжимает её в себя. Слишком сильно, неотвратимо, запретно… Но Есения лишь улыбается, позволяя себе чуть больше: потереться о него всем телом, скользнуть руками по его плечам. Она свободна в данную секунду, и ей это чертовски нравится.
И нравится чувствовать на себе взгляд тёмных глаз, которые следят за ней неотрывно. Обжигающе.
Болезненно-сладко.
– Пойдём наверх?
– Что?
– Говорю: идём наверх?
– Хочешь меня трахнуть?
– М-м-м… Да. Ты против?
– Я здесь не одна.
Она ловко изворачивается, высвобождается из объятий незнакомца и, чуть покачивая бёдрами, уходит с танцпола. Это всего лишь игра. Но её закономерное окончание – вернуться к Глебу, который следит за каждым её шагом.
