– Согласен.
– Вот и хорошо.
Глеб замолчал, вновь отвернувшись к окну, и когда Еся собралась выйти из комнаты, чтобы приготовить хоть какой-нибудь еды, повернулся к ней и шепнул:
– Мне так стыдно, Еська…
– Ну… ты что? – Еся тоже сделала шаг к Глебу, пока не оказалась так близко к нему, что почти вжалась, впиталась в своего Кузнецова. – Тебе нечего стыдиться. Всё хорошо. – Обхватила ладонями лицо, понуждая посмотреть на себя. Со склонённой головой, с крепко стиснутыми челюстями, на которых играли желваки, измученный собственными демонами, он был таким нужным.
Настоящим.
– У нас всё хорошо?
– Да.
– Ты не думай чего-то плохого. Я времени прошу не просто так. Мне нужно всё это пережить, чтобы потом у тебя был нормальный мужик.
– Надеюсь, ты про себя?
– Еся…
– Ну, что? А вообще я тебя любого люблю. Ненормального – особенно.
– И я тебя.
Он прижал её к себе, точно так же, как и она, будто желал впитаться в Есю. В этих объятиях не было ни страсти, ни жёсткости, присущей Глебу. Они вообще были новыми. Для обоих. И Есения испытала растерянность. Ей предстояло узнать и такого Кузнецова – ранимого, открытого, доверяющего.
– Мама твоя успокоилась. Папа спать лёг. Есть хочешь?
– Хочу.
– Закажем что-нибудь прямо сюда?
– Давай. Пиццу.
– Окей. Пиццу. Не перебудим остальных, как думаешь?
– Мы будем вести себя тихо.
– Мы и тихо – вещи несовместимые.
Еся ещё крепче прижалась к Глебу, чувствуя, как по венам волнами разливается облегчение. Теперь всё действительно будет иначе. Она обязательно подождёт, пока пройдёт то время, которое нужно Кузнецову. А потом они просто уедут. Куда угодно, лишь бы подальше от этой жуткой квартиры. И от воспоминаний, которые жили тут, подпитываясь страхами, злостью, беспомощностью.
Она обязательно выиграет это сражение.
Уже выиграла. Ведь рядом с ней был настоящий Глеб, и она не собиралась его никогда и никуда отпускать.
Всё менялось. Постепенно, но неотвратимо. И Есе оставалось лишь набраться терпения, чтобы дождаться того мгновения, когда она наконец сможет забрать Глеба из того Ада на земле, где они оба оказались. Он – добровольно, она – потому что пошла за тем, кого любила. Пошла, чтобы он мог расстаться со своим проклятием, в котором жил последние годы, слишком бесконечные, чтобы забыть о них быстро и безболезненно.
Глеб мало общался с ней, но начал есть, читать, ходить в душ. Простые вещи, которые делают обычные люди каждодневно, были победой Есении. И Михаил, который не остался жить в этой жуткой квартире, но неизменно возвращался в неё каждый день, то и дело награждал Есю ободряющей улыбкой, будто говоря, что они оба на правильном пути.
Арина Васильевна за время, прошедшее с того момента, когда отец Глеба впервые переступил порог её квартиры, стала заметно спокойнее. Но в то же время Еся начала испытывать тревогу: Арина с каждым часом становилась словно прозрачнее и суше, будто вот-вот должна была исчезнуть. Она больше не устраивала тех истерик, свидетельницей которых уже успела стать Еся, и это одновременно успокаивало и пугало.
–
Михаил, я хотела поговорить об Арине, – почти шёпотом произнесла Еся, не выдержав очередного вечера, который состоял из безвестности и ожидания чего-то непонятного.
–
Ты о том, что её часы сочтены? – Михаил озвучил очевидное. То, чего так боялась Еся, но о чём знала, и она поспешно кивнула, чтобы не передумать и не продолжить делать вид, что всё в порядке.
– Да. Я не знаю, как это воспримет Глеб. Он только начал приходить в себя.
– Я бы попросил не переживать, но знаю, что ты не сможешь. И всё же… – Михаил вздохнул, и Еся прочитала по выражению его лица, как тяжело ему даётся то, что он говорит ей. – Я думаю, Глеб готов к этому гораздо больше, чем ты. Или я. Особенно я. – Он искривил губы в болезненной улыбке, и, протянув руку, чуть сжал её плечо: – А теперь извини, я отойду к Арине.
И Еся снова осталась одна. В том вакууме, где они все оказались, не было ни единой возможности ускорить ход событий жизни, и Есения мирилась с этим каждый день. Глеб был молчаливым, и Еся принимала это как данность. Его мать – была больна. Светлана – была просто работником. Михаил – слишком испуган, как и сама Есения. Ожидать помощи было неоткуда, и Есе предстояло мириться с этим до тех пор, пока не случится то, что отберёт у Глеба его проклятие. И его любимого человека, которого он, ко всему прочему, ненавидел.
Этот день Еся решила провести совсем иначе, чем задумывала его ещё утром. Погода была удивительно солнечной и даже какой-то нежной. Впервые за долгое время Есении захотелось сбежать в Питер, на дачу к родителям. В это время там цвели флоксы. Сиреневые и белые. Огромные душистые шапки цветов, запах которых был таким родным и знакомым.
Еся улыбнулась, запрокинув голову к равнодушному московскому небу, и тут же сдавленно вскрикнула, когда её предплечье с силой сжали чьи-то пальцы. Она так сильно растерялась, что не смогла вымолвить ни звука. Ни закричать, ни попытаться вырваться. А когда повернулась к тому, кто тащил её в сторону знакомой припаркованной у обочины машины серебристого цвета, и вовсе испытала такой ужас, что он сковал её по рукам и ногам.
– Шевелись, – безапелляционно прорычал Сергей, волоком ведя её за собой, будто послушную марионетку. – Времени мало.
Он с силой впихнул Есю в салон и устроился рядом, блокируя все двери. А Еся чувствовала лишь парализующий страх, от которого кровь застыла в жилах. Она была такой дурой, когда забыла о бывшем муже. Полной идиоткой, пренебрегшей вопросами собственной безопасности.
– Решил подбросить меня до дома? Ценю, – выдавила она из себя, чтобы скрыть ужас, который охватил её нутро.
– Моя жена со мной на ты? Ценю, – парировал Сергей.
Она ошибалась. Не Глеб безумец, совсем нет. Настоящий сумасшедший – рядом с ней. Тот, с кем она прожила несколько последних лет. Тот, кого называла мужем. Боже, как же она ошибалась…
– Куда мы едем?
– А тебе это важно?
– Мне – нет. Важно будет Глебу, где он тебя найдёт.
– Ты снова о своём сучонке? Бывает.
Сергей пожимает плечами, закуривает, нервно нажимая на кнопку, чтобы открыть окно. Еся впервые видит его настолько взвинченным. Да и курящим тоже. От этого по позвонкам проходит липкий холод, сковывающий тело морозом.
Она молчит. Хочет сказать слишком многое, хочет выкрикнуть слишком многое, но молчит. Всё уже решено за неё, и от этого страшно. Тошнота подкатывает к горлу, и Еся старается не думать о том, что они несутся куда-то на огромной скорости. Что за рулём – её ненормальный бывший муж. Что Глеб не скоро хватится, если вообще не решит, что она ушла от него, не выдержав того, куда он загнал их обоих. Есения, должно быть, впервые чувствует себя настолько беспомощной, запертой в безвыходную ситуацию. Но искусственно кривит губы в усмешке, отворачиваясь к окну, за которым мелькают незнакомые пейзажи. Лишь бы этот псих не подумал, что ей страшно. Лишь бы не понял, что она держится на той тонкой ниточке, за которой наступит её персональное безумие.
